Уилбур Смит - Пылающий берег

— У вас есть вода? — снова прошептала Сантен. — Вода… пожалуйста.

Старуха повернула голову, обратившись на своем свистяще-щелкающем языке к фигурке, сидевшей позади нее. Это был почти ее близнец: с такой же невероятно сморщенной, абрикосового цвета, светившейся кожей, с теми же завязанными в узелки редкими волосами, украшавшими макушку, блестящими темными глазами и заостренными кверху ушами без мочек. Но мужчина. Это было более чем очевидно, ибо, когда он присел на корточки, кожаная набедренная повязка сдвинулась, и под ней Сантен увидела огромный, никак несоизмеримый с этим тщедушным крошечным телом пенис, необрезанный кончик которого терся о песок. В состоянии полуэрекции он выглядел как-то особенно вызывающе и свидетельствовал о том, что принадлежит мужчине в самом расцвете сил. Сантен спохватилась, сообразив, что смотрит на него, не отрываясь, и тут же отвела глаза в сторону.

— Воды, — повторила она, на этот раз сопроводив свою просьбу красноречивым движением. И в ту же секунду между двумя маленькими стариками разгорелся жаркий спор.

— О-хва, этот ребенок умирает от отсутствия воды, — сказала старая бушменка мужу. И первый слог его имени она произнесла со странным гортанным присвистом, похожим на вдох при поцелуе.

— Она уже умерла, — скороговоркой ответил бушмен. — Слишком поздно, Х-ани.

Имя его жены начиналось с резкого придыхания, а оканчивалось мягким щелчком, похожим на заднезубной согласный в европейских языках, в звучании которого ощущается некоторое недовольство.

— Вода принадлежит всем, живым и умирающим, это главный закон пустыни. Ты, старейший, хорошо это знаешь.

Х-ани хотелось, чтобы ее слова прозвучали особенно убедительно, потому она обратилась к мужу чрезвычайно уважительно — «старейший».

— Вода, конечно, принадлежит всем людям, — заморгав и согласно кивнув головой, проговорил он. — Но эта женщина не из рода Санов, она не главный человек. Она из других людей.

В этом коротком приговоре О-хва более чем ясно выразился его взгляд на то, какое место занимают бушмены в окружавшем их мире.

Главными среди людей были бушмены. Историческая память, приподнимая завесу тысячелетий, возвращала этих людей к тем временам, когда их предки были на земле совсем одни. От далеких северных озер до драконовых гор на юге лежала земля, охватывая целый континент, на которой они охотились. Бушмены были аборигенами. Они были людьми. Людьми, которые называли себя Санами.

А все остальные существа — иной породы. Первые из этих «других» мигрировали с севера: чернокожие гиганты, гнавшие впереди себя скот. А много позже к «другим» присоединились и те, у которых кожа была, как рыбье брюхо, и краснела на солнце и бесцветные, слепые глаза, — те пришли из-за моря с юга. Эта женщина была одна из них. Чужаки пасли овец и другой скот на древних охотничьих угодьях Санов и убивали дичь, которая была для бушмена все равно что корова.

Когда извели его исконные средства пропитания, бушмену пришлось обратить внимание на стада домашнего скота, пасшегося теперь на вельде вместо дичи. Бушмен был напрочь лишен чувства собственности: он не владел ничем, не имея даже личной собственности. А потому бушмены стали охотиться за скотом на пастбищах точно так, как они охотились бы за дичью, чем нанесли скотовладельцам смертельную обиду. Белые и черные, они вместе объявили бушменам войну, беспощадную и жестокую. Беспощадность эта возрастала тем сильнее, чем больший страх они испытывали перед крошечными, детскими стрелами, острие которых было смазано ядом, вызывавшим верную и мучительную смерть.

Целыми отрядами пеших зулусских воинов, вооруженных острыми, как ножи, дротиками, а также верхом на лошадях, снаряженные огнестрельным оружием, они устраивали на бушменов облавы, словно это были животные, подлежащие полному истреблению. Отстреливали и закалывали дротиками, замуровывали в их собственных жилищах и сжигали заживо, травили ядами и подвергали всяческим пыткам, щадя в этой бойне только самых маленьких детей. Этих держали в связках в цепях, чтобы те, кто не зачахнет и не умрет от смертельной тоски по клану, сумели «приручиться», и действительно, из многих получались ласковые, верные и довольно-таки любящие маленькие рабы.

Группы бушменов, которые выжили в этом продуманном и осознанном геноциде, отступили на негодные, засушливые земли, где они одни с их чудесным знанием и пониманием земли и ее обитателей только и могли выжить.