Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Вот какова пушка, если умеешь с ней обращаться!

(— Хватит злодеяний для одного дня, — прервал князь. — Пойдем спать, препоручив дух наш господу. А допрос продолжим завтра.)

Вернулся Медведь с большой добычей в пещеру Пресьяка и сказал мне следующее:

— Ну, брат, не посрамил ты своего имени. Ты истинный Баран, настоящий боевой таран. Ты всех спас, тебе мы обязаны победой. Вот наши трофеи. Выбирай, что желаешь, по праву первого.

Он указал на груду золота и серебра.

Я ответил:

— Видишь ли. Медведь, не надо мне золота и серебра. Единственно желаю твою дочь, драгоценнейшую жемчужину, прекрасную Маду: ради нее служил, ее прошу в награду.

Медведь гневно замотал головой:

— Жалкие слова говоришь. Не по-нашему это. Голубком захотел поворковать. Кто с женой живет, человеком никогда не будет. Гайдамак натешится с женщиной да потом зарежет, а самый что ни на есть гайдамак — тот сразу убьет. Зачем тебе жена? Начнешь думать про дом, про семью. Не будь дураком никчемным, поразмысли. Забудь Маду, и я поставлю тебя своим помощником.

— Но я только о ней мечтаю. Прямо говорю. Только дурак никчемный от своих слов открещивается.

— Эх, Баран, не знаешь, чего требуешь. Не ты первый попадаешь в эту ловушку, много мы видели таких «никчемных». Парню, который воркует да вздыхает, не место среду нас. Можешь забрать Маду, но придется тебе нас покинуть.

— Уж попытаюсь как-нибудь пережить такое горе.

Захохотал Медведь:

— Понимаю. Не много ты по нас слез прольешь, коли мы тебя с Мадой отпустим на все четыре стороны. Так-то оно так. Но если кого мы заклеймили «никчемным», того отпускаем очень хитрым способом. Не вспоминаешь ли молодца, которого мы втиснули в расселину, когда ты впервые здесь появился? Он был тоже «никчемным». Каждого, кто влюбляется, охает да стонет, отпускаем мы только через расселину. Неразлучной парочке выдаем свечу, котомку с хлебом и вином. Они уходят в каменную трещину, идут, покуда можно идти, и живут, пока хватает хлеба с вином, и видят, пока свеча горит. Даже целоваться-миловаться могут. Многие прошли этим путем. Думаю, ты в каждом углу скелет найдешь, а то и два скелета, сплетенных в объятьях. Ну как? Выбирай.

Ничего не скажешь, радости мало среди скелетов свадьбу праздновать! Но когда я увидел устремленные на меня несравненные глаза Мады, забыл про свадебных гостей с того света и сказал: ну и ладно, лишь бы Мада стала моей, а свадьба пусть хоть в адской бездне играется.

И объявили мы бестрепетно, что любим друг друга и не страшимся трещины в скале. И велел Медведь позвать попа.

Бородач, знакомый мне по прошлой церемонии, на сей раз явился в еще более роскошном убранстве (взятом, надо полагать, из новых трофеев моего сиятельного тестя) и свершил весьма странный брачный обряд, пробормотав несколько малопонятных фраз, напоминающих цыганские заклинания.

Набросили нам на плечи драгоценные меха, надели на головы золотые колпаки, дали котомку с едой и кувшин, а затем подвели к той самой расселине, куда за несколько месяцев до этого впихнули трусливого бедолагу, коего сочли недостойным находиться в обществе. Откатили каменную глыбу, потом все пожали нам руки, а растроганный Медведь даже обнял и поцеловал дочь на прощанье. Выдали мне и Маде по свече, подвели к расселине и… задвинули за нами камень. Громкие голоса из пещеры доносились как слабый неясный шум, словно раковину к уху поднесешь.

Мада сделала мне знак не робеть, следовать за нею. Тесный проход в скале изгибался, нигде не расширяясь, и мы шли друг за другом, пока на пути нам не встретился грот размером с крестьянскую каморку.

Мада сказала, что нет смысла сегодня идти дальше — здесь хорошее место для ночлега.

— Ночь-то мы здесь проведем, — рассудил я. — Стоит только свечи погасить. А когда настанет завтра? Здесь не забрезжит заря, петух не прокричит. Кто воскликнет: вставайте, настало прекрасное солнечное утро!

— Ах, Баран, — упрекнула меня Мада. — Или ты пожалел, что ночь, проведенная в моих объятьях, никогда не кончится?

— Нет, совсем нет.

Тогда расстелили мы наши меха, достали еду и вино. Выпили, и стало нам весело и хорошо. А в хорошем настроении и поцелуи рождаются.

Потом спросила Мада:

— Как ты думаешь, в аду мы или на небесах?

— На небесах, конечно, — ответил я незамедлительно.

Она погасила свечи и прошептала в темноте:

— Ты меня видишь?

— Нет, не вижу.

— Нет, видишь. Смотри на меня и повторяй, что я скажу.