Владимир Соколовский - Мурашов

Переулками, переулками они вышли к небольшому дому с садиком. Цыган оставил Мурашова на улице, взял у него пропуск со справкой, постучался и вошел. Вскоре на крыльце появилась низкорослая, широкая в кости женщина лет пятидесяти пяти с морщинистым, замкнутым, ничего не выражающим лицом. Она с полминуты вглядывалась в капитана, затем снова скрылась за дверью.

Старик выкатился из дома потный, растерянный.

— Сошла с ума! Просит восемьсот лей. Такие деньги! Я говорю: «Опомнись, бэдица, такие деньги!» А она отвечает: «Такие времена, мош. В другие времена я беру меньше».

У Мурашова были такие деньги. Но отдав их бэдице, он сам оказывался почти без гроша. Оставалось разве что на пару ковриг мамалыжного хлеба. Выбирать, впрочем, не приходилось, и он согласно кивнул.

— Она требует деньги вперед.

Покачав головой: «Ну, акула!» — капитан достал из сумки деньги и все их протянул мошу, оставив себе две маленькие бумажки. В сенях заскрипели половицы — видно, тетка следила в щель за этой операцией, подглядывала, чтобы цыган не уворовал часть денег.

Подхватив с земли мешок, Мурашов двинулся было за дедом устраиваться на новом месте, однако тот остановил его:

— Э, не торопись! Анна велела приходить только поздним вечером или ночью, когда стемнеет. Она не хочет, чтобы соседи видели тебя входящим в этот дом.

— Ну, а сейчас куда мне прикажешь? — зло спросил Мурашов.

— Не знаю. Иди куда-нибудь, пересиди день. Не трогай только больше меня и моей семьи. Я ведь помог тебе, чего ты еще хочешь?

И он ушел. Мурашов же побрел по улочкам, сам не зная куда. Надо было как-то скоротать время до вечера, по возможности — не на людях. У одного из домов чахлый хромой молдаванин подколачивал забор. Капитан подошел к нему и остановился.

— Купи шапку, добрый человек!

Мужчина распрямился, помял сдернутую Мурашовым с головы баранью шапку.

— Что просишь?

— Ну, что… Ты сначала скажи, добрая шапка?

— Как сказать… — он поскреб ногтем в том месте, где был немного выщерблен мех. — Смотря чего за нее просить. Денег у меня все равно нет, а на обмен я бы взял. Дал бы немного хлеба, сыра. Или у меня есть ношеные ботинки, постолы. Я ведь сапожник. Хочешь так?

— Что дашь, то и ладно. — И, не дожидаясь ответа: — Понимаешь, я иду домой, в свою деревню, из дальней экономии. И вот встречаю вчера на дороге односельчанина, а он говорит: у тебя, Федор, родилась дочка! Ей уже две недели. Ай-яй-яй! А я спешил, думал успеть к родам. Что делать! Зайду, думаю, в город, возьму хоть вина, выпью за ее здоровье и счастливую жизнь. И денег нет — то, что заработал, отобрали в жандармском посту. Приду домой, крикну: принимайте, жена и дочка, какой есть, и скажите спасибо, что вернулся живой! Это у меня первый ребенок.

Мужчина подхромал к калитке, распахнул ее:

— Проходи. Эй, Мария!

Приказал худой маленькой женщине, похожей на девочку-подростка:

— Собери нам на стол в саду. У этого человека большая радость, поняла? Идем!

За столом Харлампий — так звали хозяина, — разлив по кружкам домашнее вино, сказал грустно:

— У нас вот нет детей. Врачи сказали: Мария не может их иметь. Я, когда узнал это, стал гулять с другими женщинами. А потом бросил. Чем, думаю, она виновата? Зачем добавлять ей страдания? Что ж, будем жить одинокими и умирать одинокими.

— Сейчас война, — осторожно произнес Мурашов. — Война, много сирот…

— Что сироты! Сироты — не свои дети. Не как у тебя. Ну, поднимай за свою дочку! Полностью, полностью вылей в рот! Вот так!

С выпитого вина, с бессонной ночи в голове у Мурашова быстро зашумело, помидоры не хотели браться в руки, выскальзывали из пальцев.

— Ну, и как же ты решил ее назвать? — допытывался сапожник.

— Нонна.

— Как… Нонна? Брось, Федор, это плохое имя, совсем не молдавское. Назови ее хорошим именем, по-нашему. Аурика, вот как ты ее назови!

Капитан бодливо повел головой:

— Нет. Нонна, и все. Не надо мне никаких Аурик. Была уже одна Аурика… да скурвилась, и наплевать на нее. Пускай будет Нонна.

— Аурика — это что, знакомая твоя была?

— Да, знакомая.

— пискляво загалдел хозяин. Мурашов не знал этой песни и только подтягивал окончания. Скоро его однако сморило совсем, и он уснул, уронив голову на стол.

Его разбудила Мария. Он лежал в тени, на тонком, набитом соломой матраце. «Вот же хорошие люди», — подумал капитан, поднимаясь и встряхивая тяжелой головой.