Лев Линьков - Капитан Старой черепахи

— Тот самый. А чему ты удивляешься? Это мы его в секретную командировку послали... Действуй! К ночи «Валюта» должна вернуться на стоянку...

Ермаков глянул на барометр. Никогда еще за все четыре месяца барометр не падал так низко.

— Кстати, Андрей Романович, — сказал Никитин уже другим тоном. — Я приказал перевезти Катю По­пову из больницы к вам домой. Ты не возражаешь? В больнице она скучала, а дело идет на поправку...

У подъезда Губчека Ермакова остановила незна­комая старушка:

— Скажите, пожалуйста, не вы командир моего Макара? Мой сын — Макар Репьев.

Андрея поразили ее добрые карие глаза. До чего Макар Фаддеевич похож на нее!

— Вы могли бы мне рассказать, как он там, в ва­шем море?.. А ему передайте, что мы все здоровы и Леночка со Светиком выдержали экзамены.

Лрмаков торопился, ему некогда было слушать разговорившуюся старушку. Оказывается, у Репьева есть дети! Макар ни разу не говорил об этом.

— И передайте ему, пожалуйста, вот эти пирож­ки, его любимые, из картофеля. Вас это не затруд­нит?

— С удовольствием, обязательно передам. А вы скажите супруге товарища Репьева, что он скоро при­дет домой.

Старушка пристально посмотрела на Ермакова:

— Вы не знаете? Ее ведь нет, нашей Сонечки, ее англичане расстреляли...

Услыхав о предстоящем рейсе на Тендру, Ковальчук проверил крепость парусов и снастей. Не любил он ходить в штормовую погоду к острову, завоевав­шему среди моряков Черноморья мрачную славу «мо­гилы кораблей».

Тендрой называлась узкая песчаная коса, усыпан­ная ракушками и вытянувшаяся в море с запада на восток на целых тридцать миль. В самом широком месте она не превышала двух верст, а в некоторых участках во время хорошего наката волны перехле­стывались с одной стороны острова на другую.

Летом к Тендре приходили рыбаки на лов кефа­ли и скумбрии. А зимой, кроме трех смотрителей маяка и десяти пограничников, на острове обитали только зайцы да лисицы.

Лет двенадцать назад кто-то посадил на запад­ной стрелке Тендры три серебристых тополя. Они разрослись и являлись единственным украшением кусочка пустыни, заброшенного в открытое море.

С декабря, а то и с ноября — смотря по погоде — до конца зимы Тендра была фактически отрезана от материка. Свирепые восьми- и десятибалльные штор­мы, быстрые изменчивые течения, предательские от­мели не давали возможности подойти к острову ни одному судну, поэтому продовольствие, пресная вода и топливо заготовлялись на полгода. «Валюта» толь­ко месяц назад доставила на Тендру зимнюю одеж­ду, продовольствие, уголь и воду, и Ковальчук не мог понять: куда же все это подевалось?

Метеорологическая станция предсказывала, что к ночи шторм достигнет семи-восьми баллов. Начина­лась полоса зимних бурь, бушующих по двадцать су­ток кряду. Недаром со вчерашней ночи шел снег. Того гляди, ударят морозы.

Лишь после выхода в море Ермаков рассказал команде, что произошло на Тендре. Сутки назад, но­чью, к острову подошла фелюга Антоса Одноглазого. Контрабандисты напали на пост, обстреляв погра­ничников из пулемета.

Начальник поста Горбань и трое бойцов убиты. Склад с продовольствием и обмундированием и самый пост сожжены. Пограничники отступили на маяк. Если «Валюта» не доставит свой груз, то на острове все погибнут от голода.

— Голубь с Тендры прилетел, комиссару записку доставил, —объяснил Ермаков боцману.

Командир не имел права сообщать, что еще пи­сал Вавилов, а в конце записки говорилось:

«Сегодня ночью Антос идет к Тургаенко за каким-то пассажиром».

Как это узнал Вавилов, оставалось неизвест­ным…

Вместо обычных при попутном -ветре трех часов «Валюта» добиралась до Тендры все четыре.

Вполне понятно, что Антоса у острова давно уже не было. Старшина поста сообщил, что Одноглазый пытался атаковать маяк, но не смог ничего поделать и удрал с наступлением шторма.

— Приказано взять на шхуну красноармейца Ва­вилова,— сказал старшине Ковальчук.

— Убили они его. Он от них убежал, ему вдогон­ку три пули послали. Написал записку и скончался, бедняга.

За пять рейсов шлюпка благополучно выгрузила на берег ящики и мешки с продовольствием и одеж­дой и бочонки с пресной водой.

Ковальчук сидел на румпеле, четверо краснофлот­цев лихо загребали. Когда шлюпку несло крутым гребнем на отмель, боцман командовал:

— Весла береги!

Пограничники подхватывали шлюпку за борт и вырывали ее из густой холодной воды.