Норман Льюис - Вулканы над нами

— Не будем спешить, — сказал он. — Наши люди проедут верхом не меньше полутора часов. Торопиться некуда.

— Некуда, если они не начнут без нас, — сказал я.

— Ни в коем случае. Об этом не беспокойтесь. Так вот, я считаю, что искусство — лучший отдых от всяких тревожных мыслей.

Я ждал, что Элиот заговорит о бандитах, потому что в городе действительно началась паника, но он спросил меня, каковы мои успехи, таким рассеянным и равнодушным тоном, слов — но осведомлялся о здоровье очень дальнего родственника. «Отлично, замечательно!» — сказал он, когда я в общей форме сообщил ему о своих расследованиях.

Мы выехали из полосы джунглей. Впереди высилось несколько стоящих порознь старых деревьев сиба , отбрасывавших тень на дорогу.

Элиот рывком затормозил машину и достал автомат-дробовик, висевший сбоку в чехле.

Я попытался рассмотреть его цель, когда он вскинул ружье, и увидел птицу с длинным хвостом, раскачивавшуюся на ветке. Элиот выстрелил, птица сперва взмыла вверх, потом упала; я услышал, как она мягко шлепнулась на траву возле дороги. Выстрел был мастерский. Я, должно быть, не сумел бы так выстрелить. Элиот вернулся к машине, держа на ладони умирающую яркую птицу. Перепончатое веко поднялось, жарко сверкнул глаз, веко опустилось.

Элиот затолкал пальцем внутренности птицы, торчавшие из пробитой брюшины.

— Cotinga amabilis, — сказал он весело. — Два года тому назад я собрал неплохую коллекцию. Специально обучался набивать чучела.

И сейчас, как видите, упустить такой случай не могу.

Элиот осторожно положил мертвую птицу на заднее сиденье, взвел курок дробовика и надел на него чехол. Он был неподдельно счастлив, счастье светилось на его лице, но мне почудилось во всем этом что-то зловещее.

— Вам не кажется иногда, что год в триста шестьдесят пять дней немножко коротковат?

У меня часто бывает такое ощущение. Пятьсот дней меня бы устроили, хотя боюсь, что и тогда я не успевал бы выполнить программу, которую себе намечаю. Скажу вам откровенно, я досадую даже на то, что приходится есть и спать, — столько драгоценного времени пропадает зря.

Во многом здесь повинен мой отец. Он держал меня на ферме, пока мне не исполнилось двадцать семь лет. Когда я вырвался на простор, я понял, какой кус жизни пропал у меня ни за что. Да, я давно хочу вас спросить, вы любите охотиться на крупных хищников?

— Люблю, — сказал я. — Но боюсь, что от меня будет мало проку. За всю свою жизнь я не убил ни одного.

— Я потому вспомнил, что как раз на этом месте мы в прошлом году застрелили великолепную пуму. Чтобы охотиться на этих зверей, нужно завести хорошего помощника. У нас в городке есть аптекарь- ладино , который без ягуара не возвращается. Я с ним ходил на ночную охоту целый год. Ягуаров хватало. Некоторые были величиной с пони. Это было за год до того, как я увлекся авиацией. Все-таки давайте выберем вечерок и отправимся вдвоем на ягуаров.

— Буду очень рад, — сказал я. — Мы не опаздываем?

— Еще уйма времени, — сказал он.

Он поглядел на часы и, как видно, о чем-то вспомнил. Затем порылся в боковом кармане рубашки и поднес руку ко рту. Адамово яблоко поднялось у него под подбородок и упало снова. Он почувствовал мой взгляд.

— Эти новые тонизирующие пилюли недурны, — сказал он, — во рту от них не сохнет.

Правда, действуют ненадолго, как-то сразу выдыхаешься. Я плохо спал ночь.

Дорога круто пошла вверх. Элиот переключил скорость, и машина стала карабкаться по неровным пластам застывшей лавы. Деревья остались внизу, нависший над нами конус вулкана вдруг вышел из тумана, черный, как чугун.

Дорога поднималась по обнаженному склону из пепла и застывшей лавы, который как бы упирался в самые высокие из стоявших внизу сосен. Еще ниже лежала плотная поверхность джунглей; джунгли сжимались и разжимались под легкими порывами ветра, словно мускулатура пресмыкающегося, скрытая чешуйчатой оболочкой. Несколько хищных птиц с ярко-сизым оперением ныряли и кружили в небе; их распластанные крылья просвечивали на солнце.

Вдруг в горах открылась расселина, и мы на минуту увидели озеро Теньючин, темный водяной гамак, подвешенный на двух дальних вершинах.

Когда мы прибыли к кратеру, не сразу можно было понять, что происходит. Я представлял себе этот конечный пункт нашей поездки, где должен был разыграться ее драматический финал, в виде открытого плато, ниспадающего к роковой пропасти, у края которой силуэтами вырисовываются действующие лица трагедии, — что-то подобное я видел в одном плохом фильме. На самом деле, уплощенная вершина горы была пересечена отлогими темными дюнами и грудами выветренного шлака, а сам кратер, когда мы подошли к нему, больше всего походил на пустой резервуар с черным днищем, редко обсаженный по краям каким-то колючим кустарником. Местность была такова, что дальше своего носа ничего увидеть было нельзя.