Уилбур Смит - Птица солнца

— Мне понадобится копия фотографии.

— Я уже приказал доставить увеличенную копию в Институт. Можешь радоваться ей целую неделю. — Он взглянул на золотые «Пиаже» у себя на запястье. — Черт! Опаздываю.

Он повернулся к двери, и в этот миг в ее проеме появилась из патио Хилари Стервесант в коротком белом теннисном платье. Ноги у нее длинные и изумительно красивые. Сама она высокая, с золото-каштановыми волосами, которые мягко и свободно падают на плечи.

— Дорогой, ты уходишь?

— Прости, Хил. Я хотел предупредить тебя, что не останусь на ленч, но не мог бросить Бена одного.

— Ты ему показал? — Она повернулась, подошла ко мне, легко и естественно поцеловала в губы, без малейших признаков отвращения, потом отступила и улыбнулась. (Всякий раз, как она это делает, я становлюсь ее рабом на очередные сто лет.) — Что ты об этом думаешь, Бен? Может такое быть?

Прежде чем я ответил, Лорен обнял ее за талию, и они улыбнулись мне сверху вниз.

— Он сходит с ума. У него пена на губах, и он подпрыгивает. Хочет лететь в пустыню немедленно, сию же минуту. — Лорен притянул Хилари к себе и поцеловал. Обнявшись, они на некоторое время забыли о моем присутствии.

Для меня они — воплощение прекрасной женственности и мужественности, оба высокие, сильные, ухоженные. Хилари на двенадцать лет моложе Лорена, она — его четвертая жена и мать младшего из его семерых детей. В свои двадцать пять лет обладает мудростью и выдержкой зрелой женщины.

— Покорми Бена ленчем, дорогая. Я вернусь поздно. — Лорен высвободился из ее объятий.

— Я буду скучать, — сказала Хилари.

— Я тоже. До понедельника, Бен. Телеграфируй Ларкину, если решишь, что понадобится что-то особое. Пока, партнер. — И он исчез.

Хилари взяла меня за руку и провела на широкий мощеный дворик-патио. Пять акров газона и прекрасных клумб мягко спускались к ручью и искусственному озеру. Оба теннисных корта заняты, множество маленьких, почти нагих тел взбивали воду в плавательном бассейне. Двое слуг в ливреях накрывают длинный раскладной стол — предстоял легкий завтрак «а-ля фуршет». Внутренне задрожав от страха, я увидел в креслах возле бара с полдесятка девиц в теннисных платьях. Все они раскраснелись от игры, на белых платьях проступал пот, все держали в руках длинные запотевшие стаканы с «Пиммз № 1» и кусочками фруктов.

— Идем, — сказала Хилари и повела меня к ним. Я внутренне напрягся, стараясь стать хоть на дюйм выше.

— Девушки, вот вам мужчина для компании. Познакомьтесь с доктором Бенджаменом Кейзином. Доктор Кейзин — директор Института африканской антропологии и первобытной истории. Бен, это Марджори Фелпс…

Хилари называла имена, а я поворачивался к каждой из барышень, выслушивая преувеличенно восторженные приветствия. На каждую смотрел, каждой что-нибудь говорил: глаза и голос у меня хороши. Им эта церемония давалась не легче, чем мне. Кто же ожидает, что хозяйка перед ленчем вдруг познакомит тебя с горбуном?

Меня спасли дети. Бобби увидела меня и подбежала с криком: «Дядя Бен! Дядя Бен!» Она обняла меня холодными влажными руками за шею и прижалась промокшим купальником к моему новому костюму, прежде чем утащить к орде других отпрысков Стервесантов и их приятелей. С детьми мне легче: они то ли не замечают моего уродства, то ли принимают его как нечто вполне естественное. «А почему ты ходишь согнувшись?»

Но сейчас я был слишком поглощен своими мыслями, чтобы уделить ребятне достаточно внимания, и скоро они занялись своими делами, все, кроме Бобби — та, как всегда, хранила мне верность. Потом Хилари занялась падчерицей, а я вернулся к юным матронам, на которых постарался произвести самое лучшее впечатление. Не могу устоять перед хорошенькими женщинами, когда пройдет первая неловкость. Было уже три часа, когда я отправился в Институт.

Бобби Стервесант отмерила мне солодового виски «Глен Грант» с той же щедростью, с какой эта тринадцатилетняя девица наливает кока-колу. Соответственно, я явился в Институт в прекрасном настроении.

На столе меня ждал конверт с надписью: «Лично. Секретно», к нему была прикреплена записка: «Пришло во время ленча. Очень интересно! Сал».

Ощутив короткий укол ревности, я рассмотрел печать на конверте. Цела. Салли внутрь не заглядывала, хотя я знал, что для этого ей потребовалась вся сила воли: она чрезвычайно любопытна. Называет это научным складом ума.

Я догадывался, что через пять минут она появится, поэтому прежде всего отыскал в ящике стола мятные таблетки и сунул одну в рот, чтобы отбить запах виски. Потом вскрыл конверт, достал увеличенную — двенадцать на двенадцать — копию фотоснимка, включил настольную лампу и приготовил увеличительное стекло. И оглянулся на войска прошлого, сгрудившиеся в моем кабинете. Все четыре стены заняты полками, а на них мое главное оружие, книги в коричневых и зеленых переплетах телячьей кожи, с золотым обрезом. Кабинет большой, в нем много тысяч томов. А на верхних полках, над книгами, гипсовые бюсты всех прародителей человек. Только головы и плечи. Австралопитек, проконсул, робуста, родезийский человек, пекинский человек — все, включая неандертальца и самого кроманьонца, homo sapiens sapiens, во всей его славе и низости. Полки справа от стола заняты бюстами всех этнических типов, какие встречаются в Африке: хамиты, арабы, негроиды, боскопы, бушмены, гриква, готтентоты и прочие. Они внимательно смотрели на меня глазами навыкате, и я обратился к ним.