Клайв Касслер - Айсберг

— Кажется, нашему другу нечего сказать, — заметил Питт.

Он снова оттянул затвор для нового выстрела.

— Не убивайте его! — взмолился Йонссон. — Не стоит отягощать свою совесть его убийством. Умоляю вас, майор, отдайте револьвер. Этот человек больше не сможет причинять неприятности.

Питт несколько мгновений колебался, раздираемый сочувствием — и мстительностью. Наконец он медленно протянул револьвер Йонссону и кивнул. Йонссон взял оружие и положил руку на плечо Питту, словно показывая, что понимает его.

— Я в отчаянии, что мой соотечественник способен принести столько боли и горя, — устало сказал доктор. — Я позабочусь об этих двоих и немедленно свяжусь с властями. А вы отправляйтесь с Мандссоном в Рейкьявик и отдохните. Рана на голове выглядит скверно, но на самом деле она не тяжелая, если, конечно, вы будете вести себя правильно. Вам нужно не меньше двух дней провести в постели. Это приказ вашего врача.

— Похоже, ваши предписания наталкиваются на небольшое препятствие. — Питт криво улыбнулся и показал за входную дверь. — Вы были на сто процентов правы, когда сказали о волнении в деревне.

Он кивнул в сторону дороги, где молча стояло человек двадцать деревенских жителей с самым разнообразным оружием: от винтовок с оптическим прицелом до небольших дробовиков. Все стволы были направлены на дверь дома доктора. Мандссон легко держал ружье на сгибе руки; он стоял на нижней ступеньке крыльца, а рядом — его сын Бьярни со старым «маузером».

Питт поднял руки, так чтобы их легко было видеть.

— Думаю, доктор, сейчас самое подходящее время дать рекомендации: эти добрые люди не знают, кто здесь хороший парень, а кто плохой.

Йонссон встал перед Питтом и несколько минут говорил по-исландски. Когда он умолк, ружья одно за другим начали опускаться и несколько сельчан отправились по домам; остальные остались ожидать дальнейшего развития событий. Йонссон протянул руку, и Питт пожал ее.

— Искренне надеюсь, что вы найдете виновника стольких бессмысленных убийств, — сказал Йонссон. — Но эта встреча смертельно опасна. Вы не убийца. Будь вы убийцей, в моем доме сейчас лежало бы два трупа. Боюсь, ваша забота о жизни приведет вас к поражению. Умоляю, друг мой, не мешкайте, когда наступит решающий миг. Да будут с вами Бог и удача.

Питт попрощался с доктором и спустился по ступенькам на дорогу. Бьярни открыл для него пассажирскую дверцу лендровера. Сиденье было твердое, спинка прямая, но Питт об этом не думал: все его тело затекло. Мандссон включил зажигание, выбрал передачу, и грузовик по ровной дороге покатил в Рейкьявик. Питт легко мог бы уснуть мертвым сном, но какая-то искорка в глубине сознания препятствовала этому. Как песня, которую никак не можешь вспомнить, но ее название вертится на кончике языка.

Наконец он сдался и задремал.

Много раз — сколько именно, он не мог бы сосчитать, — Питт выбирался со дна, из ревущего прибоя, таща на себе Ханневелла. Снова и снова перевязывал он океанографу руку, только чтобы снова потерять сознание. Всякий раз, как эти события возникали в его сознании, он отчаянно пытался удержаться, не впадать в беспамятство, но сдавался перед непобедимым фактом: изменить прошлое невозможно. Это кошмар, думал он, выбираясь на окровавленный берег. Ценой огромных усилий он заставил глаза не закрываться, ожидая, что увидит пустую спальню. Да, он в спальне, но она не пуста.

— Доброе утро, Дирк, — послышался мягкий голос. — А я уж не надеялась, что вы проснетесь.

Питт заглянул в улыбающиеся карие глаза высокой девушки, сидевшей в кресле у его кровати.

— Последняя птичка с желтым клювом, прыгавшая на моем подоконнике, нисколько не была похожа на вас, — сказал он.

Девушка рассмеялась — рассмеялись ее карие глаза. Она убрала за уши длинные пряди рыжевато-золотистых волос, встала и прошла к изголовью кровати: ее движения лучше всего было сравнить с течением ртути по извилистой трубке. Шерстяное красное платье плотно облегало фигуру типа «песочные часы»; платье кончалось чуть выше красивых коленей. Девушку нельзя было назвать экзотической красавицей или чрезмерно сексуальной, но она обладала той женской притягательностью, от которой тает сердце любого мужчины.

Она коснулась бинта на его голове, и улыбка сменилась озабоченностью Флоренс Найтингейл.

— Туго вам пришлось. Очень больно?

— Только когда стою на голове.

Питт узнал ее. Девушку звали Тиди Ройял, и у нее были причины для озабоченности. Внешне легкомысленная, на самом деле Тиди способна восемь часов подряд печатать по сто двадцать слов в минуту и ни разу не зевнуть, а стенографировала еще быстрее. Это главная причина, почему адмирал Джеймс Сандекер сделал ее своим личным секретарем. Во всяком случае, так утверждал сам адмирал.