Николай Анов: Гибель Светлейшего

Он сел с филателистом рядом и ощупал его, как слепой.

— Помирать, выходит, будем вместе. А баба при чем? Для равноправия, что ли?

Красноармеец крепко выругался, помянув богородицу.

Дукаревич недовольно сказал:

— Нехорошо так! Женщина беременная…

— Ничего. От слов не рассыплется. Тебя за что, тетка, морозят здесь?

— За шпионку признали. А какая я шпионка! На восьмом месяце… К сестре шла. Вот христос, не вру!

— Ишь, гады, что делают!

Красноармеец вздохнул и затих. Дукаревичу даже подумалось, не заснул ли новый заключенный. Больно уж тихо он сидел. Но красноармеец не спал. Он понимал, что доживает последние часы, а может быть, даже и минуты. У него нашли динамит. Он должен был взорвать железнодорожное полотно, чтобы не дать белым продвинуть свой бронепоезд к мосту. Красноармеец взялся выполнить эту задачу добровольно, хотя и знал, что идет почти на верную смерть. Но от удачного взрыва зависела победа дела революции, а он был коммунист и до войны работал в шахте подрывником.

Ночью его спустили в воду. Он добрался до острова и пролежал несколько часов на песке. После красноармеец поплыл по течению с пробковым поясом на груди. Ночь была туманная, и план мог увенчаться успехом. Он уже благополучно пробрался на сторону противника, но совсем случайно напоролся на вражеский секрет. Ударом приклада в голову его сшибли с ног и обезоружили. Сейчас красноармеец ждал расстрела.

«Скорей бы уже», — вяло подумал он и ощутил тошнотворную слабость.

Присутствие рядом человека, которому угрожала такая же печальная участь, давало некоторое утешение. Двоим умирать легче, чем одному. И он вдруг почувствовал, что сидящий рядом неизвестный становится для него близким и родным, вроде брата или старого друга. Красноармеец не представлял, как он выглядит — рыжий, черный или светловолосый, какое у него лицо, сколько ему лет. Он пожалел, что под рукой не было спичек. Хорошо бы посмотреть на товарища по несчастью.

— Ты какой губернии?

— Минской.

— Не бывал там никогда, — словно извиняясь, сказал красноармеец. Помолчав немного, добавил: — А я вот из Юзовки. На шахте у бельгийцев работал подрывником. Хорошие у нас места на Дону. Чудные места! Посмотреть бы еще разок. Хоть бы одним глазком.!.

Дукаревич уловил в голосе красноармейца тоскливые нотки.

— Как же вас задержали? — спросил филателист. — Мне показалось, вы плыли на правый берег.

— Дуром взяли. На секрет нарвался, — выругался красноармеец. — Ну да ладно, все едино эту сволочь сметут… Помирать вот только неохота. Жизнь-то какая предвидится впереди! Лучше царей будем жить!

Голос его прозвучал еще тоскливее.

— А если вам на допросе раскаяться? Вас могут помиловать.

— То есть как раскаяться?

— Ну хотя бы для виду, — поправился Дукаревич.

— Для виду? Чудак ты! Это же сволочь умная, старые генералы! Что они, младенцы? Раз динамит и бикфордов шнур — все ясно. А тут каяться… Чего зря каяться! Это тебе не исповедь, а война. Или мы их, или они нас. Человек ты штатский и рассуждаешь не по-военному.

Дукаревич молчал.

— Расстреляют! — простонал чуть слышно красноармеец. — Лучше бы в бою. Сразу, чтобы не думать ничего. Сгоряча помрешь — и не заметишь. А тут чего только не надумаешь. Перемучаешься больше. Не скотина ведь, а человек. Недаром попы душу выдумали… Я, конечно, как большевик, в бога не верю и религию не признаю. Все это царская политика, чтобы народ во мраке держать. Но жизнь человеческую превыше всего ставлю. В Юзовке у меня баба осталась. Горевать будет. Хорошо, ребятишек нет… И в шахте еще поработать хотелось… Уголь — большое дело… Без него — как без хлеба…

Он умолк и неожиданно спросил:

— А ты чем занимаешься? Какой профессии?

— Я филателист.

— Фи-ла-те-лист? Это что же, фотограф?

— Нет.

— Не слыхал такого ремесла. Не доводилось. А если по-русски сказать, попросту… Что ты делаешь?

— Собираю марки.

— На почте служишь? Я так и подумал, что ты не мастеровой человек. Выходит, почтовый чиновник?

— Нет, я не чиновник, — сказал Дукаревич. — Филателия — это собирание почтовых марок для коллекций. А филателист — это человек, который собирает почтовые марки. Старинные марки стоят очень дорого, за них платят огромные деньги.

— Ну что ты скажешь! И здесь спекуляция! — сплюнул красноармеец. — Везде эта зараза поганая корни пустила.

Дукаревичу стало обидно, что его полную опасности работу по собиранию марок на линии фронта красноармеец определил таким оскорбительным словом.