Николай Анов - Гибель Светлейшего

Дукаревич упал и поднял руки.

— Свои, свои! — закричал он.

Правый бок филателиста ныл тупой болью. Казалось, что ему сломали ребро.

Два солдата довели его до деревни, втолкнули в погреб и закрыли дверь на замок.

Оставшись один, Дукаревич стал обдумывать свое незавидное положение. Скоро его поведут на допрос к офицеру. Он расскажет о себе всю правду: кто он, как попал на фронт, куда сейчас пробирается. Для проверки могут запросить американскую миссию в Омске. Можно, наконец, послать телеграмму в Нью-Йорк Питеру Мак-Доуэллу. Белые — это не красные. Они поддерживают связь с цивилизованным миром.

Дукаревич понемногу успокаивался. Если он не погиб во время опаснейшей переправы через Ишим, то сейчас смешно думать о гибели.

Бездеятельность тяготила филателиста. Он принялся за обследование темницы и, обшарив все углы, неожиданно наткнулся на товарища по несчастью.

— Кто вы? — спросил Дукаревич, ощупывая овчинный полушубок.

— Женщина я… Ачемчирская… Снизу…

— За что вас задержали?

— А кто их знает! Шла вечером к сестре, а солдаты напали. Может, шпионка, говорят, награду получим. А какая шпионка? Восьмой месяц хожу… Брюхатая, господи помилуй…

Женщина всхлипнула и замолчала.

— Ничего, не расстраивайтесь, — посочувствовал Дукаревич. — Скоро будет утро. Все выяснится, и вас отпустят.

— Знаю, что отпустят. У меня мужик солдат, Колчаку служит. Дома беспокоятся…

Филателист сел рядом и вытянул ноги. Ему было очень холодно, и он дрожал.

— Ты чего зубами ляскаешь? — спросила женщина. — Прозяб?

— Очень.

Женские руки участливо ощупали его…

— Батюшки! Да где же ты это промок так? Насквозь…

— В реке.

— Упал?

— Плыл.

— Вот оно что… Потому тебя и заарестовали. И кто это войну промеж себя придумал, не пойму. Русские с русскими воюют. Вот жизнь настала, господи помилуй…

Дукаревич молчал.

— Да ты бы хоть разделся и бельишко выжал. Право, говорю, отожми. Лучше будет.

— Ничего, не стоит.

Филателист отказался, но скоро почувствовал, как руки и ноги его коченеют. Надо шевелиться, заняться гимнастикой, иначе дело может кончиться плохо.

— Я тебе шубенку дам погреться, — нерешительно предложила женщина. — Право слово! А то застынешь и пропадешь.

Филателист задумался на мгновение. Он быстро снял куртку, фуфайку и нижнее белье с секретными карманами. Женщина протянула ему полушубок. Кислый запах овчины ударил в нос Дукаревичу, он быстро закутался и сразу ощутил приятную теплоту.

— А вам не холодно?

— Я сухая. Мне легче.

Но филателист почувствовал угрызения совести и сказал:

— Вот что, давайте поделим, полушубок. Я не хочу, чтобы вы мерзли.

— Ничего, ничего! Сам грейся. Говорю тебе, я сухая.

Дукаревич решительно запротестовал:

— Если так не хотите, забирайте его обратно. Слышите?

Женщина помолчала немного.

— Ишь ты, какой настырный! Ну, ладно, садись поудобней. Мне брюхо-то не надави ненароком. Ребеночка еще спортишь.

Дукаревич прижался поудобнее к женщине. Молодая она или пожилая, он не мог определить.

— Дети есть? Или первый?

— Какое там! Третий уже.

Они сидели молча, каждый думая о своем. Женщина о покинутом доме, где ее ждали, а Дукаревич вспоминал Стефанию. Ради нее он сейчас рискует жизнью. Чувствует ли она смертельную опасность, грозящую ему?

Дверь погреба распахнулась, и раздался суровый окрик:

— Живей, сволочь!

Кто-то вошел в погреб, и снова захлопнулась дверь.

Новый заключенный присел на корточки и, затаив дыхание, сидел несколько минут молча. А потом, подобно Дукаревичу, он пошел обшаривать стены.

— Кто тут? — вполголоса спросил он, задев филателиста за ноги.

Дукаревич по голосу узнал красноармейца, с которым час назад расстался на песчаном острове.

— Мы тута, — ответила женщина. — Мы люди.

— Это хорошо, что люди. Мокрый я сильно. Прямо с реки. В воде сейчас сидел.

— Всех вас не пригреешь, — неожиданно рассердилась женщина и потянула свой полушубок.

Дукаревич принялся выжимать фуфайку. Но одному было трудно, и он сказал, обращаясь к красноармейцу:

— Вы мне не поможете отжать?

— Погоди, погоди… — изумился красноармеец. — Никак, на острове были вместе? А?

— Да. Были.

— Что же, заграбастали, выходит?

Филателист ничего не ответил. Красноармеец нащупал в темноте конец фуфайки. Он свернул ее жгутом, и они вдвоем стали выкручивать воду.

— До капельки! — хозяйственно отметил красноармеец. — Ты что же, разоблачился? Пожалуй, надо и мне… А впрочем, все едино. Шлепнут скоро. И трудиться но стоит. Ну их к дьяволу! Не замерзну.