Николай Анов - Гибель Светлейшего

Моисею Кацману до зарезу требовались надежные люди, чтобы создать новый, революционный уголовный розыск в столице, и он предложил старому другу поступить к нему в сотрудники. Дукаревич охотно согласился.

Новая служба давала возможность принимать участие в обысках, а для филателистической деятельности Дукаревича это не было лишним. В то время, когда проворные агенты искали крупчатку, сахарин и свиное сало, филателист шарил в письменных столах и в шкафах, разыскивая альбомы с марками. Опытным взглядом он определял ценность найденных коллекций, находил редкие старинные марки и потихоньку извлекал их, убирая в кошелек.

Как-то во время обыска у миллионера-фабриканта обнаружили чемодан, набитый золотыми и бриллиантовыми вещами. Фабрикант решил бежать за границу и собрал все ценности в дорогу.

— Хорошо, берите, — сказал богач, — только меня оставьте в покое. Я не занимаюсь политикой. Я просто хочу спокойно жить.

В кабинете вытряхивали ящики из письменного стола, расшвыривали по полу толстые книги в кожаных переплетах. Дукаревич срывал обивку с кресел и дивана. Он знал, что в доме должна быть ценнейшая филателистическая коллекция. Но где она спрятана?

— Покажите все ваши комнаты.

— Будьте любезны! Пожалуйста.

Фабрикант, тучный человек с рыхлым заспанным лицом, шел впереди и светил свечкой. Пугливые тени прыгали на стенах. Дукаревич шагал по пятам.

— Здесь столовая. Здесь — детская. Дочурка живет. Зайдете?

— Обязательно.

Дукаревич заметил: на столе, среди синих ученических тетрадей, лежат марочные альбомы. Филателист почувствовал легкое головокружение. Он хотел кинуться к столу, но, поймав на себе пристальный взгляд хозяина, отвел глаза в сторону и полез под кровать. Филателист передвинул вышитые шелком туфли, пощупал матрац. Колючие, выцветшие глаза хозяина следили за каждым его шагом, за каждым движением руки. Дукаревич с презрением думал: «Эти идиоты из угрозыска радуются, что нашли золото и бриллианты. Болваны! Они не подозревают, что альбомы стоят дороже чемодана с золотом».

Дукаревич взял альбом в шагреневом переплете. Лицо миллионера сделалось багрово-синим. Он судорожно мотнул головой и схватился одной рукой за ворот сорочки, а другой за край стола.

— Оставьте! — промычал фабрикант. На губах его показалась розовая пена. — Оставьте!..

И грузное тело миллионера тяжело рухнуло на пол.

Дукаревич забрал все альбомы.

— Кожа замечательная, — сказал он товарищам. — Туфли жене выйдут — красота. А марки отдам сынишке, пусть забавляется.

— Ну, это ты брось! — запротестовал завистливый сотрудник, руководивший обыском. — Марки сынишке можешь отдать, а кожу придется провести по акту.

Дукаревич сделал вид, что обиделся. Он выдрал дрожащими руками листы с наклеенными марками и спрятал под шинель. Кожаные переплеты альбомов пришлось приобщить к реквизированному имуществу.

В эту же ночь филателист, никому ничего не сказав, выехал на Восточный фронт.

Три месяца гремели за Уралом кровопролитные бои. Рискуя головой, Дукаревич вступал с первыми частями в занимаемый красноармейцами город. Он бежал на почту, завладевая всей корреспонденцией, выбрасывал письма из конвертов и поспешно срезал проштемпелеванные марки. Филателист набивал ими сумку, а после, оставшись один, приводил марки в порядок.

Он старательно отмачивал их в теплой воде, любовно очищал от бумаги и клея, тщательно высушивал и складывал в аккуратные пакетики. Каждый такой пакетик, размером поменьше спичечного коробка, вмещал пятьсот марок и как раз помещался в резиновом кармашке, нашитом на нижнем белье. Дукаревич знал, что филателисты всех стран интересуются сейчас русскими марками. Ему посчастливилось после ухода белых найти в Челябинске американскую газету, в ней он вычитал сведения о последних рыночных ценах. За обыкновенную советскую погашенную марку любого достоинства американские конторы предлагали по шестнадцать долларов. Тысяча марок — это шестнадцать тысяч долларов. Десять тысяч марок — сто шестьдесят тысяч долларов. Двадцать тысяч марок — и Дукаревич обеспечен на всю жизнь. Дочь ювелира Вецеховского Стефания станет его женой.

В Маслянской, где Дукаревич решил перейти на сторону белых, он отсиживался почти две недели. Когда красные отступили и в село вошли колчаковские егеря, он был уже не библиотекарь, а московский артист, пробиравшийся через фронт во Владивосток.