Александр Бруссуев - In vinas veritas

— Геофф — вообще-то не человек, — раздался голос Немо, — он — бес. Его хобби — иллюзия убийства. Лепреконша Кэтрин, горничные — вампирши, скелеты пиратов, на чьих костях, собственно и построен этот отель, баньши, да еще, поди, знай, кто — обрабатывают постояльцев. Все лишь с той целью, чтобы люди в душевном трепете своем отважились на убийство: либо себя, либо бессмертного Геоффа.

— Зачем ему это? — удивился я.

— Да, чтобы получить потерянную душу. Он этим и живет. На вас, мне так теперь кажется, ему поживиться вряд ли удастся. В принципе, все его твари достаточно безобидны. Душегубом человек решается стать самостоятельно. Вот и весь сказ.

Мимо молчаливо пробежала чайка, подозрительно-подозрительно скосив на нас глаз. Мы переглянулись с Сашей, словно получили сигнал, что пора уходить.

— Последний вопрос можно? — спросил я, поднимаясь со скамейки.

— Валяй, — на сотую долю метра склонив голову, милостиво разрешил Немо.

— Вот тут прозвучало, что уже пятьдесят лет, как ты не причастен к убийствам. Что же тогда произошло с принцессой? Ведь та авария под мостом была не случайной?

— Эх, все — то ты помнишь! Не виноват я в гибели Дианы, не виноват. Признаюсь, пытался, конечно, воспользоваться ситуацией, подталкивал к разрыву с Чарльзом, но автокатастрофа стала для меня такой же неожиданностью, как и для всех людей. Геофф, кстати, тогда был рядом с машиной, может, и не случайно. Передо мной он отчета не держит. Да ты его сам спроси! Будешь?

Я отрицательно затряс головой.

— Вот то-то и оно.

— Прощай, капитан Немо! — сказал старпом. — Не скажу, что ужасно рад встрече с человеком из легенды.

— Прощай, капитан! Недолюбливаю вас, индусов. Так что больше не попадайся на глаза! — вставил свою реплику я.

— Идите, идите, мелкие, никчемные людишки. Вы мне больше не нужны. Живите своей ненужной бессмысленной жизнью!

Мы ушли, стараясь не оглядываться. Уже за поворотом, когда точно нельзя было меня подслушать, я предложил:

— А, может, репу ему надо было начистить?

— Ага, сейчас только ужин съедим, силы восстановим и прибежим обратно на разборку, — согласился старпом.

Эпилог.

Так и закончилась для нас эта история. Ночные видения полностью прекратились. На алкоголь мы больше не налегали. Изредка попивали пивко после особенно активной халтурки у Стюарта, или партии в гольф с Полом, или безобразной драки в грязи, именуемой регби со Скотиной. Я с преогромным трудом скинул нагулянные на алкогольных калориях шесть килограмм. С Геоффом мы все-таки поговорили с глазу на глаз, обозвали его сволочью и пригрозили съехать. Он нисколько не обиделся, пожал плечами и позволил жить спокойно. «Вилли» при нашем участии удалось продать полностью. Какая-то итальянская фирма из Марино — ди — Каррара ухватилась за нашего инвалида, как собака за кость. Нагнала людей, приготовила судно к более — менее сносному переходу в Клайпеду на верфь, и нам дали расчет.

Стюарт отвез нас в аэропорт. И на сей раз мы простились с ним надолго. Может быть, навсегда. Было, конечно, несколько печально, но слезы никто не лил: пес его знает, как еще может жизнь повернуться?

Только в самолете я, наконец, осознал, что я лечу домой, что моя разлука с семьей близится к концу, что это просто кайф!

— А что, разве может быть как-то иначе? — удивился старпом, когда я поделился с ним своими мыслями.

За бортом самолета величаво проплывали облака, стюардессы деловито фланировали по проходам, предлагая выпивку и напитки. Мы потягивали легкое вино в честь благополучного отлета на Родину. Я вздохнул:

— К сожалению, может…

Я вспомнил, как проработал на судне «Линге» китайской постройки от звонка до звонка. Мучений претерпел изрядно. Судно, как это быстро выяснилось, оказалось совершенно не приспособленным для работы на море, да и вообще, для работы где бы то ни было. Голландские хозяева дули щеки в гордости за свой новострой, проплачивали взятки разнообразным инспекциям, включая «неподкупным» «Германиш Ллойд», меняли старших механиков, как перчатки, после того, как те приходили в ужас от технического состояния судна. На моем контракте пришлось работать с тремя «дедами». Последний, питерский, оказался на редкость тупой скотиной. Может, поэтому ему и удалось отработать все свое время? А я же очень боялся. Каждый день в море приносил сюрпризы: то пожар, то течь, то отказ механизмов. Мне было очень страшно, что эта проклятая посудина самым тривиальным образом потонет где-нибудь среди богатого тайфунами Восточно-Китайского моря. Это бы было очень выгодно, судя по их поведению, голландским собственникам: получили бы страховку и в ус не дули. К своим экипажам подданные королевства Нидерланды относились с пренебрежением и изрядной долей высокомерия. Особенно, к выходцам из бывшей страны Советов: украинцам и русским. Поэтому на все возможные жалобы и просьбы, голландцы, не пытаясь даже прикрываться дежурной вежливостью, отвечали отказами, или вообще никак не реагировали. По истечению срока моего контракта они, ироды, задержали меня на судне еще на полмесяца. В моем, близком к нервному срыву, положении — это было ужасной пыткой. Меня не меняли, началась какая-то чехарда с зарплатой, идиот — старший механик досаждал бессмысленными распоряжениями — мир, казалось, отторг меня, как ненужного. Я пытался сойти на берег в Китае, но после звонка в российское консульство в Шанхае, те обнадежили, что власти чайников неминуемо посадят в тюрьму, откуда выйти я смогу очень даже не скоро: Китай традиционно плюет на международные законы, а Россия традиционно пренебрегает своими гражданами. Может, поэтому нас так и презирают другие государства? Предпринял попытку распроститься с судном в Японии, но на проходную токийского контейнерного терминала стремительно прибыла полицейская (или эмиграционная) служба — парни в фуражках и белых гетрах с дубинками в руках. Хорошо, что хватило здравого смысла не лезть с ними в драку — забили бы, как еретика. Получил чувствительные тычки, загоняющие меня опять на борт опостылевшего парохода. Унизительно! Жаловаться некому. Деваться тоже некуда — все наши рейсы были между Шанхаем и Токио. Сжал зубы, пообещал старшему механику, что оторву ему голову прямо на борту. В доказательство этому бросил его тушу на палубу, удивившись между делом, что у меня еще сохранилось столько сил — вроде, притих, сука. В будущем, конечно, сообщил своим заморским хозяевам.