Александр Бруссуев - In vinas veritas

За одной такой завесой и обнаружился мой коллега, уже лишенный всей одежды и уложенный на белоснежные простыни. Он мирно спал под одеялом, наполняемый через трубку капельницы какой-то питательной жидкостью, под подбородком угадывался веселенький подгузничек с присоединенной трубкой, которая, деловито похрюкивая, постоянно втягивала воздух. Я не успел задать риторический вопрос «что это?», как Саша выдавил из себя очередную порцию чего-то неприятного на вид. Это все безобразие моментально втянулось вместе с воздухом в искусственную кишку, оставив постельное белье по-прежнему крахмально белым.

— Вай, шайтан — машина! — вздохнул я.

— Гимназистки румяные, — вдруг, по-русски отозвалась медсестра.

Мне в голову ничего в ответ путного не пришло, кроме завывания:

— Конфетки, бараночки…

Со стороны наш диалог мог выглядеть полным идиотизмом, или шпионским паролем — отзывом. Вот бы Саша посмеялся, будь он не в стране алкогольных грез.

— Извините, но я по-русски не понимаю, — сказала медсестра и в ответ на мой недоуменный взгляд добавила, — знаю только эту фразу, не считая пошлых, типа «перестройка», «разоружение».

— Мне кажется, Вам просто необходимо сейчас выпить кофе, — предложила мне девушка, жестом увлекая в сторону к стойке регистрации.

Я пошел за ней, как пенсионер к финансовой пирамиде, хотя очень хотелось просто побуянить. Не из-за природной склонности к пьяному дебошу с обязательной милицейской дракой, а потому, что мне казалось, что это наше посещение милого лечебного центра просто не могло остаться без последствий. Эх, старпом, экий ты, батенька, козел! Лежишь себе, пускаешь пузыри и хрюкаешь, а мне тут болтаться!

Наташа, так звали медсестру, принесла мне бадью хилого больничного кофейка, поведала, что ее прадед после революции 1905 года эмигрировал из России.

— А Питера Устинова Вы знаете? — вяло поинтересовался я.

— Да, был такой знаменитый актер, еще Эркюля Пуаро как-то давно сыграл, — закивала головой девушка.

— Да, наверно, хотя поздний Пуаро — это Давид Суше. Ну, да это не важно. Просто родители Устинова тоже уехали из России в это же время. Как, впрочем, и Харламов и Давыдов. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Голова что-то не очень хорошо соображает. Наташа, милая, отпусти нас отсюда. Ведь у нас такие неприятности будут!

Она очень твердо замотала головой в отрицании:

— Во-первых, Ваш друг должен самостоятельно проснуться. Во-вторых, хватит ли у Вас денег, чтоб рассчитаться за такси до Фалмута?

Я сунул руку в карман и вытащил жалкие пять фунтов.

— Ну, вот, видите! Но не переживайте, через три часа начнут ходить автобусы, Ваш коллега к тому времени просто обязан прийти в себя, тогда и уйдете спокойно.

Я в отчаянье махнул рукой. Запросил еще кофе и пошел коротать время на стульчике около тела кореша. Попытался, было, вполголоса спеть одну — другую песню в надежде, что Саша не выдержит и очухается, но набежали санитарки и раздраженно покритиковали мои вокальные упражнения.

Через два часа старпом заворочался. Я, к тому времени вылакав несколько литров кофейного напитка, клевал носом на неудобном стуле. Упустить момент пробуждения я не мог.

Саша открыл глаза, испуганно огляделся, но успокоился, сфокусировавшись на мне. Легко похлопал меня кончиками пальцев по руке, будто в знак благодарности и вздохнул.

— Лежи, сейчас я за подмогой сбегаю. Только не смей снова отрубиться, а то мы отсюда не скоро выберемся, — ободрил я его и убежал за медперсоналом.

Через четверть часа старпом был уже на ногах: в отстиранной и выглаженной одежде, с румянцем на лице, будто и не пил. Мы пытались выяснить, во сколько нам обойдется подобный пансион, но нас не понимали. Появилась Наташа, которой мы тоже задали этот вопрос. Она только фыркнула:

— Если хотите заплатить — вон там ящик для добровольных пожертвований. Вложите, сколько не жалко.

— Для Вас не жалко нисколько, просто сейчас денег в наличии не имеется, — сокрушенно вздохнул я.

Автобус на Фалмут мы нашли моментально. Он будто нас и ждал. Но моих пяти фунтов на два билета все равно не хватало. Но шофер, посмотрев на меня в оборванной испачканной чужими слюнями и чужим желудочным соком одежде с добрым перегаром, усугубленным кофе, только рукой махнул — залезайте, мол, бесплатно, довезу. А Саше еще покивал головой понимающе: друга ездил из загула вытаскивать? В это время впервые за все наше пребывание в Корнуэле выглянуло солнце, но не надолго, секунд на шестьсот шестьдесят шесть.