Александр Бруссуев: In vinas veritas

А тут, кстати, и полиция приехала, заковала нас в наручники, потом обратно отковала, едва я обозвал себя иностранцем, а Стюарт обнаружил среди блюстителей порядка своего соседа по улице. Не дав никому опомниться, с ревом прикатила машина скорой помощи, откуда выскочил маленький — маленький медбрат и принялся хлопотать у приходивших в себя удрученных вышибал. Самый первый из них, Стюартов крестник, пальцем показал, кому надо помогать, бубня что-то разбитыми в пельмени губами. Оказывается, они вызвали скорую помощь для мирно почивающего под дождем старпома, который, не переставая загадочно улыбаться, между делом выталкивал из себя дурно пахнущее вещество. Слава богу, не сквозь штаны.

Стюарт сделал заявление для полиции, что он, примерный бизнесмен, подвергся нападению этих злостных нарушителей («проклятых нарушителей социалистической законности»), несмотря на то, что они прятались под «крышей» «Европы». А также его иностранные друзья и коллеги — он указал на нас. Медбрат, бегло и небрезгливо осмотрев Сашу, в это время вынес вердикт: надо ехать в ближайшую больницу, то есть в Труро. А это за сорок километров от Фалмута. И наотрез отказался от моей просьбы отпустить нас со старпомом по домам. Я быстренько подмахнул протокол, в котором соглашался быть представленным в суде своим доверенным лицом, а именно Стюартом Эвансом. Весь присутствующий народ, после того как недвижимого старпома внесли на носилках в скорую помощь, посчитал своим долгом указать мне, что мне необходимо отправиться в больницу вместе со своим земляком: и полицейские, и Стюарт, и даже «европейские» держиморды.

«Все, — подумал я, — кранты! Сообщат в контору, присовокупив к больнице пьяную драку, полицейские разборки — полетим мы по домам за свой счет и без выходного пособия. Медицина здесь платная, если влепят нам счет по полной программе — еще и в долгу останемся».

Машина мчалась сквозь мрак и дождь, Саша притворялся полнейшим бревном, а я лихорадочно искал варианты, как бы можно было избежать той печальной участи, которую я себе навоображал.

— Слушай, — говорю я медбрату, — может, не повезете вы нас в больничку. Мы же российские моряки, у нас будут большие проблемы с начальством. Выгонят с парохода — как потом жить-то без моря?

— О, не беспокойтесь, сейчас мы все уладим, — поблескивая глазенками, заверил меня медик. Достал мобильник и преспокойно позвонил куда-то. Как выяснилось позже, на проходную родимого порта Фалмут. Попросил информацию, гад, по нашему судну: когда уходим, как связаться с капитаном и прочее. Ему, конечно же, добрая душа, секьюрити, все сразу и выложил: «Вилли» еще долго никуда не уйдет, на пароходе всего два человека, больше экипажа нету. Медбрат сразу же пересчитал нас со старпомом и пришел к выводу, что эти два члена экипажа — мы и есть. Я едва сдержался, чтоб не выброситься из машины на полном ходу, предварительно спихнув за дверь своего мирно спящего коллегу. Медик, предосторожности ради, пересел от меня на другую сторону от Сашиного тела. Наверно, лицо мое ему не понравилось. Я, вредности ради, тоже хотел последовать его примеру и поменять место дислокации, но неожиданно ощутил такой приступ резкой боли в спине, что зашипел сквозь зубы, свет померк. Я-то уже и позабыл, что меня совсем недавно приласкали доброй резиновой дубиной.

Медбрат живо отреагировал, верный клятве Гиппократа, попросил задрать на спине одежду и защелкал языком. Вот в это время я и обнаружил зияющие дыры в предметах своего любимого гардероба. Весь оставшийся путь я просидел голопузым, даже мерзнуть начал. Медик старательно обрабатывал рану на моей спине, а я, прислушиваясь к своим ощущениям, пытался сообразить, сколько же мяса и ребер выдрал у меня проклятый вышибала — нацист. Так и приехали к огромному госпитальному комплексу.

Сашу сразу же увезли внутрь, уже по дороге вколов капельницу. Я подумал, может, нас с кем-нибудь спутали? Чего-то я не помню, чтоб у нас к пьяницам относились с подобным вниманием.

Потом дошла очередь и до меня: пошел я по спящим этажам, где мне сделали что-то, похожее на рентген спины, похмыкал над снимками, залили какой-то вязкой массой, потом обмотали бинтом и сказали, что можно идти.

— Позвольте, — спросил я, перевязанный, как балтийский матрос, — а как же мой друг?

Меня отправили вниз, в приемный покой, чтоб я сам ответил на этот вопрос. Милая медсестра, с первого взгляда показавшаяся мне чуточку иной, нежели все встреченные здесь люди в белых халатах, без лишних уточнений провела меня в огромнейший зал. Я бы даже рискнул назвать его спортзалом. Кое-где стояли легкие переносные ширмы, огораживающие что-то, недоступное взгляду.