Александр Бруссуев: In vinas veritas

Посреди ночи пришлось сделать паузу в просмотре очередной части полукошмарных утомительных сновидений, потому что организм потребовал лишить его части поступивших ранее питательных соединений, которые больше не могли усваиваться или перерабатываться. Полумрак комнаты не позволил выбрать верный курс к старому доброму отхожему месту, подставив на моем пути стул, подушку, запутав мои ноги моими же штанами. Причем одна штанина оказалась до колена вдета в правую ногу, а другая мстительно цеплялась за левую. Стул укоризненно загромыхал, перевернувшись, подушка приняла на себя удар моей головы, предназначенный для пола, а я с сожалением понял, что мне отпущено ровно полсекунды, чтоб не потерять репутацию культурного человека. Как же я облегченно вздохнул, совершив за отпущенное мне время бросок к ждущему зеву фаянсового седалища! Облегченный вздох, а, точнее, выдох, продолжался минут десять, прерываемый только какими-то загадочными конвульсивными движениями. Наконец, я осознал, что могу больше не рычать, и встал к умывальнику. Пустил воду и боязливо открыл глаза. Из зеркала на меня глянул жизнерадостный субъект 36 лет от роду, хоть сейчас на прием к королеве. Правда, предварительно надо пригладить несколько клочковатые вихры, румянами убрать синеву под глазами, да и в глаза не помешало бы закапать какой-нибудь волшебной жидкости, чтоб исчезла пугающая краснота, к тому же и предательскую щетину неплохо бы удалить или хотя бы надлежащим образом сформировать. Хотя, какие там приемы! Отлежаться бы до утра — ведь завтра снова на работу!

Вода, принятая внутрь взамен утраченного, облегчения не принесла. Зато хоть смочила ссохшиеся губы. Я вернулся в комнату, поднял стул, доснял джинсы, бережно повесив их на спинку. Мастерским пинком послал подушку на растерзанную кровать и выглянул в окно.

Луна светила самым замечательным образом, стало быть, надоевший дождь наконец-то прекратился. На небольшой лужайке перед домом ободранные личности резались в футбол. Лохмотья одежды развевались то ли от свежего бриза, то ли они бегали со скоростью ветра. В дыры просвечивали бело — желтые кости. Я хмыкнул, скелеты, увлеченно пасующие друг другу мяч — диво, конечно, дивное. Завтра надо бы об этом вспомнить, когда приятель и коллега из Нижнего Новгорода Саша предложит пропустить за обедом по кружечке коньяку.

Справа внезапно обозначилось какое-то движение, я, дернул головой в ту сторону и добрую минуту пытался сфокусировать плавающий взгляд. По углу нашего дома ползла небольшая женщина в пышных юбках. Уверенными движениями направлялась она от крыши к земле, но на уровне моего третьего этажа остановилось. Странно, почему ее юбки ей же на голову не ниспадают? Кто-то отменил закон всемирного тяготения? Женщина меж тем повернула в сторону моего окна сморщенное, похожее на обезьянье, лицо и запела. Песня оказалась протяжной, тоскливой, ни одного слова различить я не смог. Хорошо, завтра и это мне надо будет обязательно вспомнить, когда у меня возникнет желание закрепить обед кирпичиком немецкого столового вина.

А пока — немедленно ложиться спать. Я, растопырив руки по сторонам, добрался до кровати, кое-как привел ее в удобоспальный вариант и рухнул застреленным лосем. Сразу начал проваливаться в тяжелый и липкий сон, уже никак не в состоянии реагировать на чью-то просьбу впустить кого-то к себе. «Уж не по-русски ли они говорят?» — последняя мысль перед водоворотом кратковременного небытия.

Луна тем временем зашла за тучи, заморосил обязательный дождь, разогнав костлявых игроков по местам постоянного пребывания, обезьяноподобная женщина в хорошем темпе забралась обратно на крышу, обернулась пледом и стала неразличима на фоне труб. Занималось типичное Корнуэльское утро, Уэльс продолжал жить своей размеренной веками жизнью. А где-то в Англии, в родовом замке семья Виндзоров должна была начать готовиться к большой поездке по стране, приуроченной к «Золотому Юбилею».

Но я пока был вне этого. Мне еще предстояло пробуждение, поиски цитрамона, жесточайший контрастный душ, завтрак в холле, встреча с таким же помятым Сашей, путь на работу, встреча с еще более помятым Стюартом и целый рабочий день, миновать который, увы, не удастся.

Радостным мартовским вечером, скорее, даже ночью, в моей квартире раздался нежданный телефонный звонок. По характеру трели даже спросонья можно было определить, что это явный «межгород». Обычно к трубке я не подхожу, потому, как слишком мало народу пытается меня побеспокоить, все больше к жене. Но на сей раз полуночную трель решил взять на себя, чтоб объяснить очередному страждущему пообщаться с молокозаводом, что этот номер уже добрых полдесятка лет наш и ничей другой. Слова зачастую складывались в весьма затейливые выражения, просто в идиоматические каламбуры, на том конце провода люди должны были радоваться от души услышанной игрой слов.