Михаил Фонотов - Мир открыт для добра

Заходит солнце. Я один.

Как вы там, в Челябинске?

На моей улице как раз вспыхнули золотистые огни новых фонарей. Сын уехал, небось, к товарищу. Вижу, будто воочию, как дочь плетется из школы, тащит тяжелый, словно кирпичами набитый портфель. А жена, высматривая запоздавшую школьницу, не отходит от кухонного окна.

А я тут. Все хлопоты остались в городе. Тут только и хлопот, что о себе. И, как всегда в командировке, дает о себе знать чувство вины…

Может быть, никогда еще мужчина не был так виноват перед женщиной, как в наш век. Мне лично стыдно за себя.

Мужики, не надо возмущаться, сникли мы здорово, слиняли. Виноваты мы. Нет, не в том наша вина, что мы не моем грязную посуду или не протираем пол. Если бы так! Это бы ерунда. Тут нет проблемы. Если собрать в кучу дискуссии и ссоры из-за трех тарелок и это время занять именно их мытьем, то мы намыли бы посуды наперед на весь двадцать первый век.

Вина наша куда серьезнее. Взглянем-ка сами на себя — до чего мы себя довели. Ну-ка, разденемся до пояса. Каково? Один из десяти, может быть, и похож на мужика. А остальные? Грудные мускулы обвисли, руки белые и тонкие, зато живот круглый и мягкий. Видок! Да как женщинам нас любить таких? Не мудрено, что они отказываются за нами тарелку вымыть.

Извне — тряпье, а внутри — рухлядь. Легкие в никотине, желудок в язвах, печень — с камнями, сердце — в тромбах, а в мозгах — винные пары. Значит, такие мы и работнички.

А работнички все более кабинетные, конторские, сидячие. Тяжелее телефонной трубки ничего не поднимаем. В начальнички норовим, Чтобы получить какое-то благо, но чтобы никакой ответственности. А сколько среди нас льстецов, воров, подхалимов, трусов. Бедные женщины…

На них-то мы все и взвалили — и работу, и детей, и ответственность, и посуду. Куда ни придешь — везде женщины. В школе, в больнице, в ателье — женщины. На обувной фабрике — женщины. На тракторном заводе женщины точат детали. На кузнечно-прессовом женщины собирают рессоры. Да где же мы-то, мужики? Вечером пошел в театр — и там одни женщины.

Как же мы дошли до жизни такой? Как же допустили, что дома́ строим годами, что в магазинах пусто, что сирот развелось больше, чем в войну, что погубили реки, леса и озера, что верх берут подонки и взяточники? Кто, если не мы, виноваты, что довели страну до застоя, едва ли не до кризиса?

Мы виноваты, мы! Больше некому. И только признание в этом может доказать, что осталось в нас что-то мужицкое.

Женщина — главное существо на земле. Это факт. Тем более нам надо соответствовать. И всегда помнить: каждый из нас — отец, кормилец, защитник, опора. По идее.

Нагим говорил, что за ульями — береза, на которую взбирался медведь. Будто оставил следы своих когтей на бересте. Пошел искать эту березу, но без лыж делать нечего. Вернулся за лыжами. Неуклюже петлял среди деревьев, но березу не нашел. Зато на дубу приметил кап. Дубовый кап — редкость. Не торопясь поплелся за топором. Срубить кап не стоило труда: древесина ствола рыхлая.

Темнеет. Ни души вокруг. Вдруг почудилось: за избой чей-то рык.

Не людей тут боишься, а зверей. Это в городе люди страшны. Никак не могу уложить это в голове: вечером, к полночи, а тем более за полночь на улице родного города ни за то ни про что тебе могут всадить в спину нож и оставить на асфальте. Как же так? Вообще в нашей жизни много такого, что не поддается осмыслению. Иногда поглядишь-поглядишь на белый свет и подумаешь: нет худа без добра, уйду я — и не будет ничего — ни обид, ни горя, ни очередей, ни блата, ни уличных драк, ни атомных войн…

А тут мне некого бояться. И мой страх смешон и глуп. Мгновенье — и нет его. Стою, наслаждаюсь дымком от костра. Вот оно, истинное одиночество. Ты тут, а весь мир там. И есть какое-то время подумать о том, каков он, мир, в котором живешь, и каков ты сам. Иногда каждому из нас надо иметь эти минуты истинного одиночества, чтобы разобраться в себе и своих связях с людьми. Чтобы в неспешных раздумьях вернуться к изначальным понятиям, рассудить, что дорого и что дешево, что истинно и что ложно, что мало и что велико, что временно и что вечно.

Я знаю людей, для которых природа — и вера, и религия, и бог, и утешение. Может быть, и в самом деле разумно приходить в природу, как в храм, для исповеди, для очищения души.

Уже в сумерках явились Нагим с Мишей. Ужинали при свече. Зажгли было лампу, заправив ее соляркой, но вскоре пламя стало хлопать и стрелять и в конце концов сникло. Пришлось отказаться от лампы и зажечь вторую свечу. Впрочем, и при двух свечах мы едва различаем друг друга.