Александр Грачёв - Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи

— Спасибо, дохтур. Я есе позую… — И она принялась усердно грызть орешки и собирать маслянистую жвачку теперь уже в мешочек.

Завтрак был коротким и не аппетитным, все потихоньку косились на Атку, отворачивались, когда она, согнувшись к мешочку, смачно жевала орешки.

— Это — жизнь, — буркнул Житнев, ни к кому не обращаясь. — Все мы обязаны своим существованием матери. А в материнстве не все так уж розово…

— Что будем предпринимать теперь, командир?

— Давайте решать. Я думаю так. Мы со Славиком отправимся за лыжами, пока приморозило. Тебе, Ашот, вместе с Викой надо насобирать еще орешков, а заодно, возможно, пострелять дичи.

— Принимается! — бодро согласился Мурутян.

Вылезли из-под крыши кедрового стланика — великолепного снежного убежища и ахнули: золотое весеннее утро вставало над просторами Лавового плато. Снежное приволье — земля и воздух розовели под ослепительным солнцем, только что вставшим над горизонтом. Линии гор и мозаика долин и распадков, грани темных пятен берез в правобережье реки и кедровых стлаников в левобережье выступали четно, будто вычерченные добросовестной рукой.

— Красотища! — восторженным полушепотом произнес Мурутян. — Это же и художник не нарисует.

— Да-а, не исключено, что ударит тепло? — ответил Житнев. — Надо поторапливаться, братцы.

Он посмотрел на часы и сказал:

— Ашот, сверим часы. На моих пять минут восьмого, так? В двенадцать ноль-ноль всем быть здесь. А теперь в путь. Мамаша, — крикнул он в снежный лаз Атке. — Вы готовьте еду детям и не беспокойтесь. Мы скоро вернемся.

— Хоросо, командир, — послышалось из глубины снежной пещеры. — Я буду с детками.

Слово «командир» она уже переняла у Ашота.

Житнев и Славик спустились к реке и по берегу направились вверх по ее течению туда, где был оставлен «возок» — лыжи самолета и пилотское кресло на них. Задача: вытащить их к стоянке, чтобы потом решить, брать их в дальнейший путь или бросить здесь. Все будет зависеть от состояния погоды. Вика и Ашот двинулись к дальним кущам кедрового стланика. Вике предстояло собрать как можно больше шишек, а Ашоту попробовать поохотиться.

— Оленя добуду! — пообещал он, кидая ружье на плечо. — А уж зайчишек и куропаток-то настреляю — это верно.

Утопая в снегу по колено, Мурутян пахал дорогу для Вики. Та старалась шагать след в след ему, пока не уплотнялся снег.

— Слушай, Вика, у тебя есть любимый человек? — бубнил под нос Мурутян.

— А зачем тебе это, Ашот?

— Чисто из любопытства.

— Излишним любопытством страдают больше женщины.

— Да-а?

— А ты об этом не знал?

— Нет, не знал. А я думал, что именно я самый любопытный.

— Наверное, не любопытный, а любопытствующий, — поправила его Вика.

— Да-да, именно любопытствующий. — Мурутян рассмеялся. — Ну так вот, меня всегда интересуют человеческие тайны, хитрости, загадки поведения. Хочется все открыть, разгадать и понять.

— А для чего?

— Просто интересно.

— Тебе надо бы стать писателем или психологом.

— Нет, мне надо найти девушку, в которую бы я влюбился.

— По-моему, влюбляются не в разгаданных, а в загадочных…

— Скажи, а что тебе больше всего нравится в мужчине?

— Самостоятельность. А еще — мужество.

— И это все? А красота?

— Так это и есть красота.

— Я имею в виду красоту лица и фигуры.

— Э-э, Ашот, такой красоты хоть отбавляй. Каждый по-своему красив. Если он молод и здоров, да еще имеет спортивную фигуру. Ты знаешь такое слово — «смазливый»?

— Ну, это, по-моему, то, что рисуют на игральных картах или на конфетных обертках.

— Пожалуй, правильно, именно на конфетных обертках. А развернешь, там вдруг окажется суррогатная начинка.

— Слюшай, Вика, а ты очень умный человек! Честное слово!

— Ашот, а ты читал роман Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери»?

— В кино смотрел.

— Помнишь Квазимоду?

— Конечно. Это такой безобразный сторож собора.

— А душа?

— Да, душа красивая и добрая.

— Так вот, у меня есть свой Квазимода.

— Да-а? А как это?

— Очень просто. Человек светится изнутри. Красивый, добрый свет человеческой души.

— Я понимаю тебя, Вика. — Ашот долго молчал, думал о чем-то своем. — А ты бы не могла влюбиться в меня?

— Я уже влюблена, Ашот. В другого…

— В Арсения?

— Нет. В него бы я могла влюбиться, если бы не была влюблена раньше в другого.

— Но кто же этот счастливец?

— А ты не знаешь ело, Ашот. Да и зачем тебе знать это?

— Затем, чтобы знать, кому завидовать, — с улыбкой в голосе отвечал Мурутян.