Вячеслав Пальман - Восточный кордон

Перед сном отец и сын вышли во двор и сели на крылечко. Так просидели они с полчаса, пока у оградки не послышался осторожный шорох. Егор Иванович улыбнулся и подтолкнул Сашу: «Пришёл».

Самур начал повизгивать за оградой. Волчонок проснулся и побежал на зов. Щели в заборе были узкие, не вылезешь. Они постояли нос к носу, поговорили на своём языке. Волчонок, кажется, не жаловался на судьбу. А овчар остался доволен его видом.

Волчонок улёгся возле забора, по ту сторону лёг Самур, потому что все затихло. Но когда Саша неосторожно повернулся, в густой ожине сразу возник шорох. Шестипалый удалился. Волчонок ещё немного поскулил, позвал, но, раз отец ушёл, он тоже имел право вернуться в более тёплое подкрылечье. Так и случилось. Малыш прошёл, не обращая внимания на людей, и полез на своё место. Надёжное место, как ему казалось.

— Будет ходить, — сказал Молчанов, имея в виду Самура. — Может, и привыкнет к дому. Я завтра уеду, так ты подкармливай его, но не навязывайся. А то отпугнёшь. Как все-таки он одичал!

— Вот тебе и воспитание! — сказал Саша, вспомнив о недавнем разговоре.

Целую неделю в доме лесника Молчанова раздавались весёлые голоса, было шумно и оживлённо. К Саше то и дело приходили друзья. Их привлекали не только общие интересы, но и забавный звериный молоднячок, подрастающий на лесниковом дворе.

Но о Самуре, еженощные встречи которого со своим щенком стали такой же необходимостью, как пища и вода для животного, Молчановы никому не рассказывали, чтобы не привлекать внимания к одичавшей собаке. Отец и сын в равной степени верили, что овчар постепенно привыкнет и останется у них в доме.

Волчонка назвали Архызом, он уже отзывался на свою кличку и смешно подбегал к зовущему; голова, что ли, у него перевешивала, разбежится — не остановишь, и все время его почему-то заносило вправо: косолапые ноги бежали в ту сторону, куда склонялась тяжёлая, брудастая голова. Он ещё не справлялся со своим телом.

Ел волчонок теперь все, но когда Саша обнаруживал за оградой ещё тёплого зайца, принесённого заботливым Самуром, то прятал кровяную добычу. Считал — и, наверное, справедливо, — что малышу рано знакомиться с пищей, способной развить в нем инстинкт хищного зверя.

Вскоре Егор Иванович ушёл в дальний обход. То ли Саша недоглядел, то ли у него не хватило времени на выслеживание овчара, но Самура в ту ночь, когда ушёл отец, у ограды он не заметил. Архыз покрутился-покрутился в траве и печально вернулся под крыльцо. И на второй и на третий день овчар не появлялся. Саша строил разные догадки и дольше, чем всегда, возился с Архызом, который явно скучал. Похоже, Самур изменил своему первоначальному решению — приходить на встречу с волчонком каждую ночь.

Через несколько дней Саша получил из Ростова извещение, что документы приняты и он, абитуриент университета, должен явиться для сдачи экзаменов туда-то и к такому-то дню. Об этом письме Саша тотчас рассказал матери и оповестил друзей. Почти одновременно почтальон передал ему второе письмо, со штампом Жёлтой Поляны. Это письмо он читал в одиночестве и о содержании никому не рассказывал. Ходил в тот день задумчивый, какой-то ушедший в себя и все улыбался. Тайком улыбалась и мать. Она понимала.

Пришёл день, и Саша покинул свой дом. Уехал в Майкоп, чтобы оттуда повести группу туристов через Кавказ. Он очень спешил в Жёлтую Поляну.

Елена Кузьминична осталась в одиночестве. Все в доме затихло. Не хлопали двери. Не надрывался транзистор. Умолк смех и громкий разговор. И она своё внимание, всю материнскую ласку отдала малышам, населяющим небольшой двор лесниковой усадьбы.

Пожалуй, из всех трех самым ласковым и отзывчивым был все-таки волчонок Архыз. Может быть, потому, что самый маленький. Он так и бегал за хозяйкой, так и просился на руки. Стоило его взять, как начинал лизать руки, а потом засыпал на ладонях тёпленьким, беспомощным комочком, лишь изредка вздрагивал и поскуливал, переживая во сне свои детские радости и огорчения.

А подрастал быстрее всех Хобик. День ото дня становился выше, грациозней, умней. Его проделкам не было конца. Он катал по земле медвежонка, раздувая ноздри, прыгал на Архыза, и тот благоразумно ложился на живот, как можно плотнее припадая к земле. Но потом, осмелев, пытался хватать Хобика за тонкие ножки, злился, визжал, а когда уставали оба, ложились рядком. И однажды Елена Кузьминична увидела: разбросал ножки оленёнок, откинул голову, а на мягких складках у горла его покоилась зубастая мордочка волчонка.