Александр Оленич-Гнененко - Избранное

Строго так она взглянула,
Но, сменив на милость гнев,
На площадку соскользнула,
Подавая руку мне:

— А теперь пройдем поближе,
Вот до этого леска,
Хоть, признаться, ненавижу
Я бодливого быка.

… Мы идем, и с нами трое,
Что стояли у колод.
И, копытом землю роя,
На опушке зубр нас ждет.

Он урчит глубоким басом
И выкатывает глаз,
Он, кося кровавым глазом,
Надвигается на нас.

Ну, а девушка шагает
Ближе, ближе, все вперед.
Роет землю зубр рогами,
Он хвостом по ребрам бьет.

Он все злей сопит и роет,
Тут же девушка стоит:
— Не волнуйся! Что с тобою?
Отчего Ермыш сердит?

И знакомый мягкий голос
Успокоил и быка.
Даже лег спокойно волос
На крутых его боках.

Открывая нам дорогу
К стаду, спящему в тени,
Зубр отходит понемногу,
Гаснут глаз его огни.

В чаще сырость и прохлада,
На стволах растут грибы.
Скрылось в папоротник стадо,
Лишь торчат одни горбы.

Лес окидывая взглядом,
Я сижу на прелом пне,
И зоолог, сидя рядом,
Говорит о зубрах мне:

— Здесь Кубанская охота
Много лет назад была.
Зубров горная порода
По лесам вокруг жила.

И считалось больше тыщи
Зубров в давние те дни,
Для забавы, не для пищи
Уничтожены они.

Тут старик сказал: — К примеру,
Не охота, а позор!
Коль охотник, знай ты меру,
Сам стреляй и не в упор.

Что ведь было? Не забыли
Мы той княжеской стрельбы:
Чуть не ствол приставив, били,
Князь промажет — егерь бил.

А облавою охота,
Или в ревку, или в гон? [9] Ревка — брачное время у оленей; гон — брачное время у серн.
Сотни серн и ланей! То-то
По горам носился стон!

А в году двадцать четвертом
Белый здесь бродил бандит,
Звался Прошкой он и Чёртом,
Зубр последний им убит.

По чащобам и пещерам
Прогулял бандит лишь с год.
Как князья, одним манером
Был он выведен в расход!

Говорил старик недолго
И, орлом взглянув на нас,
Смолк, а девушка-зоолог
Продолжала свой рассказ:

— Чтоб грядущим поколеньям
Гор богатства сохранить,
Указал товарищ Ленин
Заповеднику тут быть.

В новой славе, в новом блеске
Гор Кавказских красоту
Возродить в стране Советской
Мы взлелеяли мечту.

Зубр погиб. Но что погубит
Злая прихоть и корысть,
Воскресит опять, кто любит
На земле живую жизнь!..

Что же зубр — один исчез он?
Нет, в Америке бизон
Был бесстыдно и бесчестно
Из-за шкуры истреблен.

Кочевали там бизонов
Миллионные стада,
А теперь от миллионов
Не осталось и следа.

Все, что нужно нашим людям,
И из мертвых оживет!
Говорю я не о чуде:
Ясный разум нас ведет.

После первой с зубром встречи
Вы гадали — кто же он?
Я на ваш вопрос отвечу:
Зубр и вместе с тем — бизон.

Две породы — вы поймите,
Истребленных! — в нем слились,
В двуедином этом виде
Сохранилась зубра жизнь.

Отбирая год за годом
С зубром сходных по чертам,
Чистокровную породу
Получить удастся нам.

Будет зубр венцом охоты
(Ведь она не только спорт),
Будет он красой природы
Величавых наших гор!
Много лет трудов упорных —
Он появится везде:
Плуг потянет в тяжкой горной,
Каменистой борозде.

Приручить в стадах домашних
Сможем мы зубриц легко,
Чтобы дать ребятам нашим
Их густое молоко.

… Я гляжу: листву раздвинув
(Гнутся клены, как лоза),
Зубр рога высоко вскинул,
Солнце светится в глазах.

К гребням гор уходит стадо:
Бык гигантский позади,
И с зубрицами зубрята
Выступают впереди.

Горы круче, круче, круче.
В облаках парят орлы,
И упала синей тучей
На поляну тень скалы.

«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.

Не ржавчина ль прожгла
Адыгские сердца, —
Мой сын родной забыл
Обычаи отца!

Так пусть споет о них
Тебе старуха-мать,
Напомнит обо всем,
Что стал ты забывать.

Отец твой был тфокотль [10] Тфокотли — «свободные» крестьяне, находившиеся в полуоброчной зависимости от уорков и князей и ведшие ожесточенные кровавые войны с князьями и уорками-дворянами. ,
Он был могуч и прост,
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.