Лев Линьков: Капитан «Старой Черепахи». Повесть

«Скоро колонисты начнут коров доить… Хорошо бы сейчас выпить крыночку парного молока с теплым ржаным хлебом».

Пограничник облизал сухие, потрескавшиеся губы. Он был голоден, и от этого его еще сильнее клонило ко сну. Но спать на посту никак невозможно. Он вытащил из кармана флягу, налил на ладонь воды, смочил виски, лоб, веки. Теперь вроде бы легче.

Какой-то посторонний, едва уловимый звук раздался у лодок. Пограничник насторожился и, увидев вдруг под самым обрывом словно вынырнувшего из тумана человека, хотел было окликнуть его, но раздумал: «Подпущу поближе…»

А неизвестный, пригнувшись, подошел к обрыву и, цепляясь за ветви кустов и клочья высохшей травы, полез вверх. Ясно, что это не местный житель: местный пошел бы тропой.

Пограничник в волнении привстал, и в это мгновение кто-то со страшной силой ударил его сзади по голове. Он даже не вскрикнул, а только как-то по-детски коротко и тихо ахнул и упал лицом в кусты…

Антос ждал, глядя на часы. Робко через десять минут он подал рукой команду. Два матроса оттолкнулись шестами, третий поднял кливер, и шхуна медленно отошла от берега, провожаемая петухами, которые долго еще перекликались в скрытом туманом спящем поселке.

Спустя полчаса шхуна встретилась напротив выдающегося в море каменистого мыска с шаландой и выгрузила на нее ящики и тюки. Грузный седобровый артельщик прикрыл их брезентом, и четверо рыбаков поспешно начали наваливать на брезент рыбу.

Антос перегнулся через фальшборт и едва слышно спросил:

- Тургаенко, что есть нового?

- Тише вы, биндюжники! - шикнул артельщик на рыбаков и так же тихо ответил: - Чижи притащили из Очакова какую-то старую посудину, рем оптируют…

В этот самый предрассветный час к дежурному у ворот пограничного поста в Люстдорфе подбежал человек и попросил немедленно разбудить и вызвать начальника! «У меня срочное, неотложное дело…»

Через минуту человек сидел в канцелярии поста

- Ну что у тебя, товарищ Фишер? - спросил начальник, стараясь сдержать зевоту.

- Товарищ Кудряшев! - взволнованно начал ранний Посетитель. - Я только что видел… Я возвращался с виноградника… Ты знаешь, я ночую на винограднике, и я видел, как от нашего берега отошла черная шхуна.

- Антос?! - У Кудряшева вмиг пропали остатки сна.

- Коля!… Ивакин! - позвал человек в кожанке.

Он попытался подняться, но не смог и беспомощно опустился на землю.

Поезд был уже далеко и оставлял над степью сноп искр, похожий на хвост кометы.

- Ивакин! - снова позвал человек в кожанке, ощупывая щиколотку левой ноги.

- Товарищ Репьев! Здесь я! - Из темноты вынырнул паренек в шинели. - Ни шута не видно, глаз выколи!

- Куда он убежал? - прошептал Репьев.

- Вроде бы туда! - шёпотом же ответил Ивакин и махнул пистолетом на юг, где поблескивал сноп паровозных искр.

Голос у Ивакина дрожал: шутка ли, выпрыгнуть на полном ходу из поезда, да еще ночью!

- Эх! Кого упустили! - в сердцах сказал Репьев.

- Трава больно высокая, некошеная, - виновато произнес Ивакин.

Репьев снова попытался подняться и невольно охнул.

- Что с вами, Макар Фаддеевич? - тревожно спросил Ивакин.

- Ногу я, кажется, вывихнул, Коля… Беги до разъезда. Позвони по телефону товарищу Никитину, доложи, как все получилось… Разрежь-ка голенище… Распухла нога, сапога не снять. На вот нож.

- Больно? - сочувственно прошептал Ивакин.

- Ничего, ничего, тяни… Ну, теперь беги. Сообщи всё Никитину и достань где-нибудь лошадь… Осторожней будь.

- Я быстренько, Макар Фаддеевич, одним духом, - Ивакин поправил съехавшую на живот кобуру и, пригнувшись, побежал по шпалам.

Репьев отполз подальше от насыпи, в траву, прислушался, перезарядил обойму. В пистолете осталось всего два патрона, а он может еще пригодиться.

Лежать было неудобно, левая рука затекла, будто сотни иголочек кололи онемевшее плечо. Репьев хотел повернуться на другой бок, но услышал легкий отрывистый свист. Через секунду-другую свист повторился.

«Неужели это беглец подает кому-то сигнал? Может, он тоже повредил себе ногу?…» Репьев оглянулся на свист, поудобнее переложил в руке пистолет.

Ответный свист раздался совсем близко, за спиной, так близко, что подумалось - за насыпью.

Новый свист послышался уже откуда-то слева, потом справа. Репьев прижался к мокрой от росы траве.

И тут, почти перед самым лицом, в каком-нибудь аршине, появился маленький черный силуэт. Вытянулся, замер, свистнул: «Пьюит, пьюит!»