Т. Креве оф Барнстейпл: Федька-Зуек — Пират Ее Величества

13 апреля, ровно через неделю после того, как расстался с доном Франциско, Дрейк входил в Гватулько — порт на побережье Гватемалы, небольшой, но важный в каботажном сообщении между тихоокеанскими владениями Испании от Перу до Мексики.

Гватулькианцы в те дни готовились сразу к нескольким следующим один за другим и даже накладывающимся друг на друга католическим праздникам. Полгорода возилось вокруг городской церкви, всячески ее украшая: по шпилю колокольни от креста ниспадали гирлянды цветов, опрысканных сахарным сиропом и подсушенных, чтобы не завяли до срока. Статуи святых в храме были протерты, кое-где подполированы и подкрашены и снабжены простодушными веночками — кто из цветов, а деревянный многокрасочный Распятый — натуральным терновым!

Увидя входящий в гавань корабль, веселые гватулькианцы обрадовались: они решили, что это — долгожданное судно из Перу с грузом инкских поделок. Но вдруг матрос, раскрашивавший черепицу на кровле церкви в золотой и багровый цвета, тревожно вгляделся, выругался, опрокинул ведерко с краской, сбросил на головы прихожанам кисти и заорал тревожно: «Да это ж английский корабль!»

Город в мгновение ока опустел. Жители убежали в горы — и могли в безопасности следить за тем, как англичане грабят их дома, переговариваясь шепотом (им сверху было видно, как на ладони): «К сеньору Эчегаррава пошли, в винный погреб. Ну сейчас все, даст Бог, вылакают и заснут, верхний квартал хотя бы не тронут!» — «Надейся, как же! Французы бы так и сделали. А это англичане, они все обчистят. Ну, точно, что я говорил! Тащат бурдюки из подвала!» — «Эх, обошли бы мое подворье стороной — святая дева, трехфутовую бы свечку в храме поставил, честное слово!»

Как же, ни одного дома не обошли стороной! Забрали все ценное, что попалось. У одного скромного горожанина нашли большой расписной горшок с серебряными монетами в темном углу кухни, у другого — шкатулку с необработанными, неоправленными драгоценными камнями. В третьем — золотую цепь, «видом и весом не менее той, что добыл Джон Дрейк, углядев „Какафуэго“. Мы искренне, но, к сожалению, заочно поблагодарили испанского джентльмена, который нам ее оставил, удирая из города», — писал преподобный Флетчер об этом инциденте.

Несмотря на паническое бегство, городские власти все же не забыли о своем долге — и послали гонцов к вице-королю Новой Испании с вестью о нападении Дрейка. Дон Мартин Энрикес тут же уведомил короля об этом. Филипп Второй получил спешное послание дона Мартина в сентябре того же 1579 года. Меры были приняты, но уж было поздно… Дон Мартин призвал все население вице-королевства к оружию. Откликнулась вся страна. Епископ города Гватемалы распорядился снять с кафедрального собора колокола и перелить их на пушки. Верховный судья вице-королевства сеньор Роблес сформировал отряд в триста человек и по хорошей дороге, идущей вдоль тихоокеанского побережья, форсированным маршем направился к Гватулько. Он предполагал допрашивать пленных на месте, для чего из тюрьмы столицы вице-королевства был прихвачен сидящий одиннадцать лет, со времени трагедии в Сан-Хуан-де-Ульоа, английский матрос Майлс Филип. Как все давние узники испанских тюрьм, он почти ослеп, цвет лица имел зеленовато-серый, зубы выпавшие, весь в струпьях и чесотке. Но он не потерял надежду — мечту, во всяком случае, — о свободе. А когда часть отряда сеньора Роблеса отправили вдогонку за «Ланью» на малом двухмачтовом шлюпе, он и вовсе окрылился. Он был счастлив, сидя в кандалах на палубе шлюпа, вдыхая соленый воздух и слушая волшебные звуки парусника в море: скрип такелажа, журчанье воды вдоль бортов, ругань команды и лязг цепей… Он надеялся, что Дрейк победит испанцев, захватит шлюп и освободит его! Увы, догнать «Золотую лань» не удалось. Майлс Филип все-таки увидел родину, но уж глубоким стариком, много-много лет спустя…

Перед уходом из Гватулько Дрейк простился с Нуньешем да Силвой. Теперь путь «Золотой лани» лежал, как выразился адмирал, «за края карты» — а годы дома Нуньеша были уже не те, да и пользы он уже не мог приносить в неведомых ему самому водах. И по внучатам соскучился, по родному языку… Прощанье было теплым и трогательным. Напоследок дом Нуньеш сказал:

— Поверьте, адмирал, уж я-то понимаю все трудности и все величие вашего замысла. Я в юности искал встречи с еще живыми соплавателями дома Фернана. И я… Я буду молиться Богу, чтобы он дал вам увидеть успешное завершение вашего великого плавания, — чего не дал вашему великому предшественнику, дому Фернану Магальяйиншу!