Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове

Но тут владелец маленького транзистора, парень в узеньком пиджачке, подошел к подоконнику и повернул колесико на полный рев. То ли он сбил волну, то ли транзистор был не качественный, но звук получился грубый, с подвыванием и визгом.

Какой-то малый, из стоящих рядом с Ричардом, отошел, сказав приятелю:

— Это я уже слышал.

Может, он имел в виду эту песню. Может, вообще Ричарда.

Так и раньше бывало, и раньше кто-то отходил, но тут же подходили другие, толпа не редела, а росла и уплотнялась. Теперь получалось иначе…

Ричард все пел.

Лицо у него было безучастное, только бледное, и лишь сам он чувствовал, как оно напряжено. То, что происходило, было бессмысленно и жестоко, как дурная уличная драка, когда бьют все равно кого и все равно за что. Ричард всегда избегал такие драки, даже рядом находиться не любил с тупыми, злобновосторженными лицами. А сейчас чувствовал себя так, словно нежданно-негаданно попал в подобную драку, накинулись сзади и бьют, бьют…

Шурик, поймав паузу между двумя песнями, возмущенно крикнул:

— Сделайте потише! Ведь петь мешаете!

Парень в узком пиджачке сразу же отпарировал:

— А вы пойте потише! Танцевать мешаете.

Девчонка в тренировочных брюках засмеялась и почти повисла на нем, как бы обессилев от хохота. Но танца не прервала — ноги ее двигались ритмично и упруго.

Шахматисты оборачивались, ухмылялись: после выкрика Шурика и ответа парня все это стало аттракционом, чем-то вроде перетягивания каната.

Ричард довел песню до конца, спел еще две, громко взяв последний аккорд. Потом улыбнулся, чего обычно не делал, и отдал гитару Шурику. Тот торопливей, чем всегда, вложил ее в чехол.

Они ушли не сразу, поговорили еще немного: Ричард спросил Шурика насчет его любовных дел, тот что-то ответил. Когда выходили, ребята, слушавшие песни, сочувственно проводили их до двери, а одна девушка сказала:

— Нахалы какие-то, прямо совести нет! Человек поет, а они…

Шурик с Ричардом вышли на улицу. Вечер был сырой и темный. Осень, октябрь…

Дома сразу же легли. Шурик негодующе сопел в темноте. Ричард не открывал глаз. Еще не верилось, что ушел, вырвался. И тревожило почему-то, повернут ли ключ в двери. И до кошмара отчетливо виделось, как город неотвратимо сдвигается к их общежитию, и все транзисторы наготове, все антенны торчком, и пальцы уже лежат на колесиках…

А утром Ричард, как всегда, шел с Шуриком на работу. Лицо у него было независимое и жесткое, а здороваясь с ребятами, смотрел им прямо в глаза.

Обедал он с Шуриком в вагончике-буфете: в столовую идти не захотел. После смены быстро переоделся, взял гитару и ушел. Шурик хотел с ним, но Ричард сказал, что не стоит, он просто так, прошвырнется.

Он дошел до автостанции и подождал автобуса на аэродром. Ехать было больше часа. Ричард сел сзади, в самый угол, а гитару пристроил между ног, зажав коленями.

В аэропорту он прежде всего огляделся, прошелся туда-сюда и нашел табличку «Профилакторий летного состава». В холле рядом он сел на кожаный диванчик и достал гитару из чехла.

Начал он осторожно — все-таки аэропорт. Но народ постепенно собрался. Пел Ричард, может, хорошо, может, так себе, но сумел все же познакомиться с двумя летчиками. В конце концов пошли к ним в комнату, в профилакторий, и там Ричард играл уже специально для них.

— В жизни не летал, — сказал он.

— Валяй — прокатим! — ответили ему. — Поезда — это же пещерный век.

— У вас билеты проверяют, — возразил Ричард. — А я не миллионер.

Высокий летчик внушительно объяснил:

— Знаешь, кто я по должности? Командир корабля. Понял? Командир!

— Понял, — сказал Ричард.

И спел смешную песенку конькобежца, бегуна на короткие дистанции, которого тренер заставил стартовать на десять тысяч метров. Эта песенка имела успех всегда, в любой компании…

Домой он вернулся поздно. Шурика не было. Вещи Ричард укладывать не стал, ведь лететь не завтра, но машинально прикинул, как посноровистей собрать их в нужный час.

Насчет отъезда у него, казалось, сомнений не было. И не то чтобы Степной стал ему вдруг противен. Но петь в этом городе он больше, не мог. А не петь тоже не мог. В этом городе он давно уже был — Тишков, хочешь не хочешь, тот самый Тишков, десятки указательных пальцев постоянно держали его на прицеле. Прошлая слава мстила бы ему ежедневно и ежечасно просто тем, что когда-то существовала…

Высокий летчик, командир корабля, улетал на третий день, и Ричард, проработав два дня, как обычно, на третий уволился. Девочки в управлении заахали, почти запричитали, когда он пришел оформлять документы.