Владимир Шнайдер - Ненастье

Из всего сказанного портным Слёзушкин понял только одно, нужно куда-то идти. А делать этого, когда на улице чёрт-те что творится, дюже как не хочется. Да и к Карлу Карловичу желательно зайти засветло. Октябрьский день — то короток. И он стал лихорадочно соображать, как избежать нежелательного похода. Но не тут-то было.

— Экий ты осоловелый! — нетерпеливо проговорил портной и, желая поторопить доктора, слегка ширнул его кулаком под рёбра.

Тщедушному Слёзушкину показалось, что его конь лягнул. Охнув, он отшатнулся и чуть не сложился пополам. Портной поморщился.

— Да не играйся ты, Семён! Там дитё хворает, а ты шаперишься тут. Давай, давай, сгребай свои причиндалы и побёгли.

Возмутиться на столь дикое обращение Слёзушкин даже и не подумал. Бесполезно. Для портного такое обращение было нормой. Ему уже далеко за сорок, и всю жизнь он со всеми на «ты», невзирая на ранги и чины. Правда под рёбра не всех подряд тычет. И в городе ему эдакое панибратство из-за его таланта кроить и шить первостатейно, прощают.

На улице потянуло на холод. Спустившись с крыльца, Слёзушкин повернулся к церкви и трижды перекрестился на купол. Портной начал нервничать.

— Ежели ты будешь шапериться, — пригрозил он, — я тебя так перекрещу, што забудешь, как крест накладывать.

Слёзушкин развернулся и молча посеменил за нетерпеливым портным. Удручало его ещё и то, что тот живёт в другой стороне города от него и аптеки Карла Карловича.

«Придётся возвращаться, — тоскливо думал Слёзушкин, петляя между луж. — А как бы хорошо было: зашёл бы сейчас к Карлу Карловичу, одолжился бы денежкой, купил бы у Соломатина мясца, сладостей Ксюше и домой, в тепло… Вместо этого грязь месить приходится».

На улицах было безлюдно и тихо. Даже бродячие собаки и те куда-то попрятались. Лавки, магазины — закрыты. Извозчик, чьи заработки в такую погоду становились вдвое больше, тоже не показывались. Да оно и понятно — какой здравомыслящий человек высунется без острой нужды на улицу, когда там пальба, взрывы, аресты, одним словом — светопреставление.

Народ затаился. За весь путь от лечебницы до дома портного Слёзушкин только в окнах двух домов заметил людей: в одном старуху, в другом мальчонку. Больше ни души. Жутко.

Едва поспевая за пыхтящим как самовар портным, Слёзушкин железно решил, что сегодня же поговорит с Ксенией Степановной о переезде в село. И если она одобрит идею, завтра же даст объявление о продаже дома.

За две четверти часа осмотрев больную дочь, а заодно и дородную, мнящую себя больной жену портного, дав рекомендации обоим и выписав рецепт, Слёзушкин поспешил к аптекарю.

«Верно народ говорит, что скупердяй он, каких свет не видывал, — подумал Слёзушкин о портном, пряча в карман три рубля. — В эдакую жуть, да в эдакую непогодь вытащил к чёрту на кулички и только зелёненькой отблагодарил! А что это за деньги? Даже рябчика не купить, а о тетёрке и глухаре и не мечтай! А я ить жизнью, может, рискую, шастая по улице-то по его просьбе. Скупердяй, одним словом, он и есть скупердяй!».

До дома аптекаря Слёзушкин, слава Богу, добрался без происшествий. Правда, один раз довелось обмереть от страха — навстречу проскакали трое вооружённых всадников, но они пронеслись и в его сторону даже не глянули.

На стук в дверь с улицы никто не ответил. Потоптавшись у двери и безрезультатно постучав ещё раз, Слёзушкин прошёл во двор. Но и на стук в дверь чёрного хода ответили не сразу. На робкий вопрос — «Кто там?», Слёзушкин ответил так же робко, что это он, доктор городской больницы, Семён Поликарпович Слёзушкин. За дверью помолчали. Потом спросили:

— Чево тебе?

Просить денег в дверь Слёзушкин не помышлял, а потому малость растерялся.

— Да я… — пролепетал он, — это… к Карлу Карловичу.

— А!? — не расслышали за дверью.

Слёзушкин опасливо озирнулся.

— К Карлу Карловичу я, — громче повторил он.

— Зачем?

Теперь Слёзушкин расстроился. Не может же он через дверь сказать, что пришёл просить денег в долг. А дверь отворять, судя по всему, не собираются. Он пожалел, что пришёл. Неурочное время выбрал.

«А может, и впрямь не тревожить людей? — подумал он, тяжело вздохнув. — Три рубля есть: на сегодня и завтра хватит, а там, малость всё успокоится, тогда и приду». И собрался уходить.

За дверью послышалась лёгкая возня, громыхнул тяжёлый засов, одна створка двери приоткрылась, и в щели показалось настороженное лицо аптекаря.

— Ты один? — тихо спросил он.