Владимир Шнайдер - Ненастье

Почувствовав задом холодное, мокрое, Слёзушкин стал приходить в себя. Руки, утопленные в грязи, от холода стало покалывать. Вытащив их, Слёзушкин попытался стряхнуть с них грязь.

— И чо теперь будем с им делать? — заметив шевеления Слёзушкина, спросил мужик Ваньшу.

Тот промолчал. Тогда мужик вновь наклонился к Слёзушкину.

— А тя какая халера в таку непогодь сюда занесла?

Слёзушкин хотел сказать, что шёл домой, но язык как отмер.

— Обчим так, — решил тогда мужик, — сгребай его, при в кутузку, да по дороге поспрошай: чо видел, чо слышал. Коль надо подправить память — подправь.

— Може, прям тут в расход? — робко спросил Ваньша.

У Слёзушкина от трясучки даже зубы залязгали.

— Порченый ты, Ваньша, человечишка. Неповинную душу готов умертвить неведомо за што. — И, тяжело вздохнув, добавил: Сопроводи в кутузку, а сам мигом сюда.

Сам пошлёпал к лавке Крохина.

— Ну, чо расселся, как репа на грядке! — зарычал Перегаров (а это был он), — поднимай свой пердильник и шлёпай к управе! — И пригрозил: Только попробуй, вздумай дать стрекача или кинуться, я тя в два счёта укокошу.

С трудом поднявшись и немного соскоблив грязь с рук и одежды, Слёзушкин трясясь и покачиваясь, побрёл под конвоем к зданию городской Думы.

Всю дорогу ни тот, ни другой не проронили ни слова. Лишь время от времени Перегаров толкал Слёзушкина в спину наганом, от чего у того дух сводило.

Кутузкой оказался полуподвал Думы.

— Кого привёл? — спросил сидевший у дверей охранник.

— Командир велел запереть, — соврал Перегаров, недовольно буркнув. — Утром, сказал, сам допрос снимет.

— Нехай сидит, — равнодушно ответил охранник, отпирая дверь. — А ты его обыскал?

— Щас! — спохватился Перегаров и, развернув Слёзушкина к стене лицом, ловко и быстро всего обшарил. — Пустой, как дырявый лагушок. Сади!

И, подтолкнув Слёзушкина к подвальной двери, сам выбежал на улицу.

В полуподвале было темно, тихо и, как показалось Слёзушкину, холоднее, чем на улице. Постояв несколько минут у двери, чтоб глаза привыкли, он потихоньку, наощупь, стал спускаться.

— Вы кто? — спросили шепотом из темноты.

Слёзушкин испуганно замер.

— Оглохли что ли? — спросили вновь.

— Нет, — так же шепотом ответил Слёзушкин.

— Тогда чего не отвечаешь? — спросил другой голос.

— Боюсь.

В темноте хмыкнули.

— Кого боишься?

— Да… — замялся Слёзушкин, — вообще.

— Бояться надо не нас, а тех, кто вас и нас охраняет, — сказал первый голос. — Так как тебя звать-то, величать, мил человек?

— Доктор я, Семен Поликарпович Слёзушкин.

— Да ну!? — удивился второй голос.

Что-то прошуршало, чиркнула и зажглась спичка. Огонь приблизился к лицу Слёзушкина.

— Тю-ю! Пресвятая дева Мария! И впрямь Слёзушкин. А тебя-то за какой грех сюда? Ну, спускайся сюда, чего ты там замер.

Спичка погасла. Слёзушкина кто-то ухватил за руку чуть повыше локтя, помог спуститься и сесть на ящики.

— Так за что тебя? — вновь спросил второй голос.

— А Бог их знает, — ответил Слёзушкин, трясясь от холода, — Шёл домой от Карла Карловича, а привели сюда. Ксения Степановна теперь, поди, вся извелась. Простите за вопрос: а вы кто будете?

— Я-то? — переспросил голос, чиркнув спичку, осветил своё лицо.

Это был купец Бабушкин, владелец двух больших магазинов в городе, маслодельного завода, лесопильного заводика, керосинового склада.

— А наши компаньоны сёдни, — когда погасла спичка, шутливо сказал он, — позвольте представить: участковый пристав Строев и купец-мануфактурщик Сахаров. Так что вам нынче, можно сказать, повезло. Ночь проведёте в благородном собрании.

Всех их Слёзушкин знал, но от этого ни теплее, ни радостнее, не стало. Кто-то тяжело вздохнул, потом сказал:

— Вам, Прохор Игнатьевич, всё шуточки. А ить дела-то серьёзнее некуда. Пока нас здесь морят, всё наше хозяйство в разор пойдёт.

— Знамо дело! — уверенно ответил Бабушкин, — для того нас сюда и упекли, чтобы мы не мешались там.

— Ну, это вас грабить, — сказал пристав Строев, — а меня-то с каким интересом? Квартира моя ничем не богаче любого горожанина. Ни складов, ни магазинов, ни лавок не имею. А вот тоже с вами свежим воздухом дышу.

— А ты, милый, за то в нашей компании, — назидательно произнёс Бабушкин, — што Царёв слуга был. А значится — враг пролетариев. Ты ить их брата в своё время, бывало, в холодную саживал?

— Ну, коль было за что…

— Вот! А приволок тебя сюда кто?

— Соседский сын.