Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

В остальном Екатерину Львовну власти вполне устраивали. Ее бутербродное дело заметно расширилось. Она нашла компаньона — спившегося майора в отставке, с которым можно было поговорить о политике, благо продажа имущества остановилась на телевизоре.

Они смотрели новости и заинтересованно их обсуждали.

На телевизоре лежала кулинарная книга из библиотеки покойного Всеволода Ивановича Терентьева, столь крупнообъемному предмету не нашлось места у меня на антресолях. Строгостью и обстоятельностью веяло от этой книги. Я сначала боялся, что и она окажется на сенной барахолке, но, почувствовав отношение к ней Екатерины Львовны — ревностно — почтительное, ревностно — благоговейное, — перестал беспокоиться.

Книга — намек. Книга — иносказание.

Ни в себе самом, ни вне себя самого я не искал смысла никакого особого, просто не хотел задумываться о нем, не находил нужным, а тут — увесистый труд, фундаментальность которого так и лезла в глаза, на века переплетенный в Образцовой типографии имени Жданова, лежал себе преспокойно на телевизоре, намекаючи как бы на устойчивость мира, на простоту неких мировых констант, когда мир-то наш на глазах расползался.

Странное дело, именно в те смутные дни, когда из магазинов исчезли продукты и даже по талонам не купить было сахар, подсолнечное масло, обыкновенный чай и крупу, резко возрос неожиданный спрос на — нет, не на поэзию, как в эпоху военного коммунизма, — на кулинарную литературу! Издаваемая фрагментами Молоховец продавалась в киосках вместе с газетами и шла нарасхват, не говоря уже о разных там «Крепких напитках», «Диетической стратегии молодоженов» или «Занимательном сыроедении». Пережившему искус маргинального библиофильства и кулинаробесия, мне сейчас легко вспоминать, но тогда, глядя на экран хозяйкиного телевизора, радостно возвещавшего об очередном крахе очередной «структуры последней империи», я смутно переживал близость сталинской «Кулинарии», тяжело нависающей над головой подслеповатого журналиста.

Когда Екатерина Львовна положила ее на телевизионный ящик, она мне так сказала: «Ты стал много думать. А ведь ты не любишь собак. Нехорошо. Ты становишься злым».

«При чем тут, скажи, демократия? — слышал я сквозь сон, как она возмущалась среди ночи внизу. — Разве собаки до путча не гадили?» «Еще как гадили», — соглашался майор, уже изрядно подвыпивший. «А он говорит, что не так. Что только сейчас… А ведь путч был когда?.. В конце лета был путч. А собак вывозят на лето. Вот и не гадили… Собаки на дачах летом живут… В отпусках… Их после путча уже привезли… вот и гадят… а он…» «Срут», — сказал компаньон.

Я не понимал этого. Я не понимал: почему Екатерина Львовна так уверена, что я ненавижу домашних животных? Потому что я всего лишь рассказал ей сон про Эльвиру? Как хотел ее зарубить топором?.. Болван. Нашел кому рассказывать!.. Я рассказывал сны ей зачем-то… Зачем?

«Он сочиняет стихи».

Ложь! Тебе не понять!.. Ты залезла в мои записи, глупая женщина! Записи, верно, мои, да стихи — не мои! «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник…» Нам так с вами не написать, Екатерина Львовна!

Восклицательный знак — уже от меня, не удержался поставить…

После иронической фразы о принципах выбора мяса в условиях отсутствия выбора приводился нехитрый, адаптированный к обстоятельствам времени рецепт ростбифа.

В среду пришла Юлия.

Я еще спал. Самые нелепые сны снятся почему-то под утро.

Уже наяву, застегиваясь, дооблачаясь и думая, что все — таки не ко мне, шел, спотыкаясь, к двери.

Нет, стояла девушка в светлом плаще с приподнятым воротником.

«Здравствуйте. Олег Николаевич — вы?» «Я», — сказал я. «Я курьер. Меня зовут Юлия». — «Здравствуйте, Юля». «Юлия, — поправила гостья. — Я курьер».

То, что курьер, только сбило меня. От жены, я подумал. Повестка, наверное, в суд. Хотя какая повестка? С курьером…

Она видела, что не врубаюсь. «Долмат Фомич просил забрать материал для газеты. Знаете такого?» Я обрадовался: «Ну, конечно, а как же? Вы проходите. Что же вы не проходите?»

В общем, впустил.

«Готов материал?» — «Да какой материал!.. Тоже мне материал!.. Два материала… (Ворчу.) Я бы сам занес. Не тот случай». — «У них еще нет офиса. Адрес редактора никто не знает». — «Но вы-то знаете?» — «Я знаю… И потом, за меня не беспокойтесь, я не перетрудилась. Вы у меня за все время первый… — она запнулась, — не клиент, а как это?.. Адресат?» «Сослуживец», — предположил я. «Хотя бы», — согласилась курьер.