Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

«Взгляните», — сказал Долмат Фомич, передавая профессору Скворлыгину две машинописные странички. — «Ну — кась, ну — кась. — Профессор Скворлыгин искал нетерпеливо очки по карманам; нашел; нацепил на нос; причмокнул губами; сглотнул слюну; сказал: — Мм — мээ». — И углубился в чтение.

«Деньги дороги, да калачи дешевы». Ну — ну. В наше время как раз наоборот. Да все равно «жива душа калачика просит». Что ж, попробуем:

КАЛАЧ ФИЛИППОВСКИЙ. Возьмите 8 стаканов муки, 2,5 стакана молока (это уже по тексту «Кулинарии»), 1,5 пачки маргарина, 1,5 стакана сахарного песка, 5 штук яиц, 1 чайную ложку соли, 0,5 палочки дрожжей.

Дрожжи и половину нормы муки растворить в подогретом молоке. Опару хорошенько вымесить и поставить на… Готовые калачи посыпать сахарной пудрой.

КРЕНДЕЛЬ. Крендель — род калача. Отличается особой формой и добавками: миндаль — 0,5 стакана, изюм — 1 стакан, корица молотая — 1 столовая ложка.

Если же вам не хватает талонов для этого теста, рекомендуем:

САМЫЙ ДЕШЕВЫЙ ТОРТ. Возьмите 1 стакан муки, 1 стакан песка, 1 стакан кефира, 1 яйцо, 0,5 чайной ложки соды — погасить уксусом, 2–3 столовые ложки какао… Добавьте в тесто 1 ложечку меда.

И приятного аппетита.

«По-моему, великолепно, — сказал профессор Скворлыгин. — Даже пословицу подобрал, каков молодец!.. А как изящна концовка!.. „И приятного аппетита!..“ Казалось бы, простые слова, но насколько точны, выразительны и уместны!»

«А мне нравится „и“, — сказал Долмат Фомич. — Обратите внимание, не просто „приятного аппетита“, а „и“! „И приятного аппетита“! Такое непринужденное интонирование… Нет, молодец, молодец… Лучший материал в номере, как ни крутите!..» «Друг мой! — Профессор Скворлыгин тряс меня за руку. — Поздравляю. Искренне поздравляю!»

Я не то чтобы затосковал по родному дому, не то чтобы мне уж совсем истерзала душу моя неприкаянность — или конкретно: достал бы майор со своими прихватами, хрен с ним и с ними, — но костюм при моем теперешнем положении в обществе мне бы не помешал. И я отправился за костюмом.

В нашей квартире приключился ремонт.

В моей — и еще раз: в моей! — в настоящей, напротив парка Победы.

«Не ждали?» Точно, не ждали.

Оклеили зачем-то стены в прихожей какими-то жуткими обоями с омерзительными разводами как бы под мрамор. «Зачем?» «Красота спасет мир», — сострил Валера. Меня передернуло.

«Могли бы и посоветоваться». Он промолчал. Так и есть: в моей комнате потолок белят. Вдвоем. Надежда разводит мел, а этот, значит, со стремянки спустился. «Ребята, а вы, я смотрю, надолго обосновались». «Но надо же делать что-то с квартирой, — Валера сказал. — Осторожно, не прислоняйся».

«Это как? — Я не понял про „надо“. — Что надо делать?» «Жить надо по-человечески! — Валера воскликнул. — По-человечески, понимаешь?» «Каждый должен обустроить свой дом», — раздался голос Надежды.

«Так ли я понимаю, что вы свой дом обустраиваете?»

Валера спросил: «Ты разве против?» — «Нет, я не против, просто я думал, что это все — таки мой дом». — «Разумеется, твой… В известном смысле твой… Но не только твой. И твоей жены тоже. И наш». — «Наш общий дом», — обобщила Надежда. «Вот мы и ремонтируем», — сказал Валера. «А он недоволен», — сказала Надежда Валере.

«Стойте, стойте! А ну — ка объясните мне, какое отношение к моей квартире имеете вы?» — То бишь, сам того не желая, я поднял и заострил проклятый квартирный вопрос, из всех проклятых — самый мне ненавистный.

«Объясняю. Раз ты придираешься к словам, я тебе, во — первых, скажу: да, действительно, строго говоря, это неправильно, нельзя говорить „моя“, „твоя“, „наша“, „ваша“ об этой квартире. Эта квартира не совсем твоя и не совсем наша, если быть достаточно строгими. Что касается тебя, Олег, то ты в этой квартире всего лишь прописан, а изживший себя институт прописки, нравится тебе или нет, будет вот — вот ликвидирован, подобно другим институтам социального принуждения, скоро даже никто вообще не вспомнит, что это было такое — прописка… И лишь после приватизации… — Это скучнейшее слово (в те дни жутко модное) Валера произнес особо отчетливо. — После приватизации можно будет говорить о данной квартире, как о чьей — либо собственности. Не перебивай. Во — вторых… Ты спрашиваешь: какое мы имеем отношение к этой квартире? Вот какое: мы в ней живем. В — третьих, как видишь, мы ее ремонтируем. В — четвертых, Олег, если не мы, то кто? Может быть, ты? Может быть, ты способен пошевелиться чуть — чуть? Пальцем о палец ударить?..»