Сергей Соловьев - Эхо в темноте (Журнальный вариант)

Единственный сын Краснопольских пропал 15 декабря 1975 года. Когда Гоша не вернулся вечером, родители — Валентин Федорович и Татьяна Владимировна — встревожились, но не очень. Еще лет в 14, летом на даче, он иногда уходил в лес на весь день и все всегда кончалось благополучно. Став студентом, он порой оставался у приятелей ночевать. Предупреждал не всегда. Последнее время он часто задерживался допоздна, помогая знакомому профессору. Обычно — об этом Гоша говорил сам, — если было уж очень поздно, профессор давал ему денег на такси. Это казалось немного странным, но ведь он помогал профессору по работе. Всем известно, что на профессорскую зарплату не приходится жаловаться. Возможно, Гоша не успел до развода мостов. Профессор жил на Петроградской стороне, по другую сторону реки.

— Может, позвоним Ивану Александровичу?

— Неудобно. Подождем до завтра. Что с Гошей может случиться?

Валентин Федорович ушел в чуланчик, оборудованный под фотолабораторию, и просидел до двух часов ночи, печатая летние фотографии, до которых из-за более срочной работы не доходили руки. Татьяна Владимировна легла, погасила свет, но ей не спалось. За окном было ветрено, метельно. То дальше, то ближе раздавалось странное негромкое жужжание, будто какой-то чертик кружил по кварталу, иногда проносясь под окнами. Жужжание добавляло какую-то новую нотку к тревоге, но вставать она не стала, еще не хватало сейчас отвлекаться на всякие глупости.

Т. В.! На работе ее теперь все чаще так называли. Муж тоже иногда, в разговорах с посторонними… Гоша был поздним ребенком. Ему недавно исполнилось восемнадцать, ей далеко за сорок. Фигура, правда, получше, чем у иных тридцатилетних… Она бы предпочла, чтобы ее по-прежнему называли Таней, но готова была смириться, и сама все чаще называла мужа, и даже думала о нем как о В. Ф.

Она стала думать о Гоше — как он рос, как менялся. В дошкольном детстве он был маленький, тощий, но с большой круглой головой. Почему-то часто падал и стукался лбом, словно голова перевешивала, — на лбу даже образовалась шишка. После шестого класса Гоша вытянулся, лицо перестало выглядеть детским. Стал меньше бояться шпаны, да и приставать к нему перестали. Именно тогда он полюбил одинокие прогулки. Как она поначалу волновалась! В. Ф., наоборот, считал, что это неплохо — ребенок должен узнавать мир. Пусть у него разовьется чувство свободы.

Свобода! К девяти утра ей надо было на работу. Это у В. Ф., как у фотографа, было более или менее свободное расписание. При желании весь переход от детства к юности, весь переходный возраст у мальчиков (разумеется, она по-прежнему думала о Гоше) можно видеть под этим углом зрения — борьбы за свободу. Только что потом эти мальчишки делают со своей свободой…

Снова жужжание за окном, будто кто-то летает на электрическом помеле. Тихо вошел В. Ф., не зажигая света, разделся, осторожно лег рядом… Утром, когда она уходила на работу, о Гоше не было ни слуху, ни духу. В полдень она позвонила домой.

— Я звонил Ивану Александровичу, там никто не отвечает, — сказал В. Ф.

С обеденного перерыва она взяла полдня отгула и вернулась домой. Обзвонили тех знакомых Гоши, чьи телефоны были им известны. Никакой информации о Гоше. В. Ф. позвонил Ивану Александровичу. Занято. Через пару минут — долгие гудки.

— Я думаю, надо съездить к профессору.

Адрес нашелся в общесемейной записной книжке, лежащей у телефона. Гоша послушно записал его туда, когда попросили родители. Еще раз набрали номер — долгие гудки. Они уже стояли на пороге, когда раздался звонок. Т. В. поспешно вернулась и взяла трубку. Странный, чем-то искаженный голос произнес:

— Татьяна Владимировна? Советую проверить, не попал ли Георгий к декабристам, — трубку сразу повесили.

Такси они поймали почти сразу. Таксист, будто чувствуя серьезность момента, рулил быстро, четко, собранно. Несмотря на мокрый снег, доехали минут за пятнадцать. Водитель высадил их, молча взял деньги и уехал. Двор серого, облицованного камнем шестиэтажного дома на Кировском проспекте был ничего особенного — в центре детская площадка, несколько машин, укрытых брезентом. Медленно падающий снег, лед, прикрытый снегом. Четыре подъезда. Хлопнула дверь лестничной клетки. Оттуда выскочил коротко стриженый молодой человек, немного похожий на Гагарина, пробежал мимо на улицу. Чуть погодя из этого же подъезда вышел высокий старик с авоськой, мельком взглянул на них, повернулся и не оглядываясь двинулся, приволакивая ноги, к арке, ведущей в следующий двор. Он как раз скрылся из виду, когда молодой человек рысью промчался в обратную сторону. В руке у него была небольшая кожаная сумка. Она удивилась, с какой силой муж сжимает ее локоть. Она была уверена, что квартира профессора находится в единственном подъезде, проявляющем признаки жизни.