Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Я взял.

Всего замечательнее, что на этом наше собрание не закончилось, имело быть продолжение, причем в более узком кругу, довольно — таки для меня неожиданное. Из Дубовой гостиной мы с Долматом Фомичом выходили в числе последних, большинство библиофилов к этому времени успели разойтись. Долмат Фомич меня остановил: «Не сюда, не сюда, сюда, пожалуйста…» Здесь была еще одна дверь. «Пожалуйста, милости просим». — Он открыл, приглашая. Не зная, что там, я вместе с другими, оставшимися и, конечно, что там, отлично знавшими, библиофилами прошел сквозь какой-то чуланчик и очутился в изумительном по красоте помещении, стилизованном под нечто вроде фаустовского кабинета. Первое, что бросилось в глаза, был роскошный витраж: два льва держали щит, украшенный короной, — родовой герб давнего владельца дома.

За столиками сидели нетрезвые, почти все бородатые субъекты (как я догадался, местные литераторы), они шумно и не закусывая кутили — ничего, кроме водки, на столах не было. «Злачное место», — шепнул мне Долмат Фомич, приглашая жестом пройти дальше, к еще одной двери, и увлекая меня за собой в другой зал.

Туда мы вошли последними. «Кворум!» — кратко объявил некто, возможно, Семен Семенович. Я увидел сервированный стол. Еще как сервированный!..

Никого, кроме библиофилов, здесь не было.

«Господа! — сказал профессор Скворлыгин. — Не пора ли отужинать? Прошу всех к столу». Библиофилы не заставили себя уговаривать, задвигали стульями, рассаживаясь.

Круг избранных — понял я наконец, где очутился. Актив Общества, сливки Общества. Гляжу на выход невольно. Адью — и домой. «А вы?» — Меня приглашают сесть, меня — персонально. Нет, я стою, никуда не ушел, не сел еще, потому что стоя удобнее — именно мне доверяют открыть бутылку шампанского.

Зазвякали вилки и ножи.

Что ели, пожалуй, не буду описывать, хотя мог бы и отметить кое — что, ну хотя бы (не удержусь) жульен: «Жульен шампиньоновый с эстрагоном, — рекомендует профессор Скворлыгин с классической приятностью в голосе. — Не находите ли его аппетитным?»

Все находят жульен аппетитным, о чем тут же докладывают сияющему от счастья профессору. Это он, профессор Скворлыгин, виновник сегодняшнего торжества, — первый тост был за его доклад, за его успех. За его изыскания.

А второй — за меня.

Почему за меня? — Почему-то. — Буду принимать все как должное.

Иногда появляется Лариса, официантка, по всему видно, свой человек. «Ну что, мальчики, сыты?» «Ларисочка, — вкрадчиво мурлыкает пожилой библиофил с бакенбардами, — вы так похожи на Анастасию Николаевну, на жену писателя Федора Сологуба…» Куда с большим вниманием Лариса слушает Долмата Фомича, перед ним наклонясь, но ровно на столько, чтоб и тому пришлось вытянуть шею: он ей что-то на ухо шепчет, — не пора ли, быть может, принести канапе?

«Это правило или исключение?» — обводя стол взглядом, спрашиваю соседку свою, Зою Константиновну, единственную библиофилку на все Общество библиофилов. «У нас, — отвечает она, — богатые спонсоры. Хотите филе?»

Потом библиофилы играют. Каждый называет фамилию малоизвестного ныне автора, причем обязательно надо называть писателя второй половины XIX века, и все выкрикивают, кто больше знает, что тот написал.

«Баранцевич!»

«Воробушек!» — «Куколка!» — «Акулина!»

«Новодворский!»

«Карьера»! — «Тетушка»! — «Сувенир»!

«Мачтет!»

«Хроника одного дня в местах не столь отдаленных»!

«Не спи-те, — нараспев проговорила Зоя Константиновна, положив ладонь на мое плечо. — Вы упускаете свой шанс».

«Мне кажется, я действительно сплю», — сознался я честно. «Во сне не пьют. Налейте мне мадеры». — «Лично я как раз часто пью во сне». — «Вот как? Это признак алкоголизма, — и, подумав, добавила: — Или травмы. У вас разбитое сердце».

«Вообще-то меня шарахнуло по голове недавно, а что до сердца, то все с ним нормально. За вас, Зоя Константиновна». — «За вас, Олег Николаевич».

Скоро она опять заговорила: «Скажите, Олег Николаевич, глядя на меня, вы воображаете мелодию? Сознайтесь, внутри вас ведь что-то играет?»

Внутри меня ничего не играло. «Вам Долмат Фомич сказал?»

«А разве не так? Вы какой инструмент обычно воображаете — виолончель?» — «Никакой. Я так не могу объяснить. Я просто музыку иногда слышу. И все». (Если бы я при этом знал названия всех инструментов… Ну, скрипка, ну, арфа, ну, барабан… «Виолончель»…)

«И сейчас тоже слышите?» — «Сейчас нет». — «А оркестр бывает?» — «Ну, бывает». — «Симфонический?» — «Не знаю. Когда как. Когда симфонический, когда какофонический». — «Неужели вы способны вообразить какофонию?» — «Я нарочно не воображаю ничего. У меня само получается».