Омар Суфи - Власть и страсть

Сам композитор Сати считал, что его музыка должна быть лишь фоном для еды или разговоров. Он считал, что прошло время, когда музыку надо внимательно слушать, сидя в концертном зале. Но сейчас тут, в ресторане, Роджер и Гертруда сидели и внимательно слушали.

— Ты никогда не слышала Сати? — спросил Роджер.

— Нет. Я люблю музыку, в особенности Вагнера.

— Вагнер… — Роджер произнес медленно. — Теперь все споры о современной музыке начинаются с Вагнера. Он так довлел последние десятилетия прошлого века своей грандиозностью, что теперь от его оков все пытаются избавиться, в том числе и вот таким стилем. Как у Эрика Сати. Послушай — просто, неназойливо, повторение…

Музыка Сати продолжала звучать, и повторы основной темы «Гимнопедии» будто останавливали время в этом ресторане. И только проходившие между столиками официанты напоминали о движении.

В это время один молодой человек подошел к столику и поздоровался на немецком с Гертрудой. Последняя была несколько растерянной и что-то ответила. Молодой мужчина обратился к Роджеру на французском:

— Извиняюсь, мсье. Я из Германии, мы с Гертрудой встречались в университете. Я из клуба немецких студентов.

— Очень приятно.

— Извините за беспокойство.

Роджеру этот молодой студент не понравился. Он посмотрел ему вслед и потом спросил:

— Что он изучает в Сорбонне?

— Толком не знаю. Ко мне как-то он подошел в университете и, спросив не немка ли я, предложил прийти на собрание соотечественников. Я была там всего лишь один раз. Ну, еще один раз они, когда они организовывали совместный поход на оперу Вагнера «Лоэнгрин». Билеты были со скидкой, и я, конечно, пошла.

— Но тебе неизвестно, где он учится? Я имею в виду программу, факультет.

— Нет.

— Мне он не нравится.

— Мне тоже.

— Мне он вообще не нравится. Он как-то странно смотрел на меня.

— Господи, ты ревнуешь?

— Нет. Дело в другом… Гертруда, пойми — вокруг тебя происходит кое-что непонятное. Это ограбление очень странное. Они искали какие-то документы, информацию. Речь идет о твоих исследованиях.

— Кому интересна физика?

— Немцам, например. Германии интересно, над чем работают во Франции.

— Я думаю, что физика не представляет интерес для немецких властей. У нас в Германии немало своих ученых.

— Нет, тут все гораздо сложнее. В исследованиях Марии Кюри есть что-то, заинтересовавшее Германию.

— Что? Это теоретическая физика. Эти исследования, конечно, могут иметь какое-то прикладное назначение, как и все научные поиски в принципе.

— В Лондоне убит русский инженер…

— И что?

— Он работал над чем-то очень интересным. Следы выходят на определенное лицо здесь, в Париже. Я думал, что тут может быть русские замешаны. Этот инженер был революционером. Но теперь я думаю, что это, скорее всего, немцы.

— Его исследования как-то связаны с моими, то есть с теми, над которыми я работаю под руководством Марии Кюри?

— Что-то там есть такое… Надо это и выяснить.

Лондон

Артур Барроуз сидел в своем кресле и, попивая чай с молоком, читал «Лондон Дейли Ньюс», где наткнулся на рекламу интересного напитка «Джувис» — говяжьего чая. Таблетки желе из говядины, содержащие также овощные добавки, следовала смешать с кипяченой водой. «Гм… просто и быстро, подумал Барроуз. — Скоро женщины перестанут готовить еду — все будет готовиться в течение пары минут. Всякие там порошки и таблетки».

Но далее его привлекла статья про демографию Соединенных Штатов. Если в начале девятнадцатого века население США было примерно равно населению Лондона, то на сегодняшний момент там проживало около ста миллионов человек. При этом каждый год туда прибывает два миллиона иммигрантов. В последние годы поток иммигрантов состоит все больше из выходцев Южной Европы и все меньше из англосаксов и Западной Европы. «Это может иметь серьезные последствия», подумал Артур Барроуз. « Что станет с американским духом? », — вопрошал автор. « Каждая нация представляет собой характер племен ее составляющих. И сейчас трудно сказать, каким будет результат смешения исторических народов в новом мире ».

Следующая заметка, которая привлекла внимание Барроуза, была о тяжелых условиях труда китайских рабочих в шахтах, где все меньше и меньше работало белых. Артуру стало неприятно — он понимал, что мир меняется и, по его мнению, не в лучшую сторону.

И уже когда он откладывал газету в сторону, ему бросилось в глаза объявление о постановке немецких спектаклей на сцене лондонского театра Великой Королевы. «Восьмой сезон, черт, я даже не обратил на это внимание!», подумал Барроуз, прочитав далее с интересом, что один из актеров потерял сознание в третьем акте.