Омар Суфи - Власть и страсть

— А вы его не упустите?

— Надеюсь, нет. У меня большая бригада ведет слежку за ним. Он спрятался в одном из домов на окраине Нанта. К нему там периодически приходят какие-то типы. Мы их тоже выслеживаем. И там они все ходят на одну фабрику.

— А можно ли проследить еще за одним человеком? — спросил Роджер. — Жан рассказал, что познакомился с Лемером у Эмиля Рума. Это, конечно, мало, о чем говорит. Но я почему-то чувствую, что Эмиль Рум — человек с широкими интересами…

— Это еще ни о чем не говорит.

— Знаю. Хочу сказать, что я его видел на собрании, где обсуждался вопрос продажи Эйфелевой башни.

— Тоже ни о чем криминальном не говорит. Хотя, конечно, интересно, кто купит башню. Но это только коммерческая сделка.

— Скажу больше — башню хотят демонтировать и продать.

— Что?! — удивились одновременно оба француза.

— Да. Им заинтересовался один американец.

— Ох уж эти американцы, думают, что они могут купить все деньгами! — возмутился журналист. — Мало, что мы им подарили статую Свободы. Кстати, ее тоже сооружал Эйфель.

— Жаль, — спокойно сказал Аршамбо. — Но если правительство решило демонтировать и продать — боюсь, криминала здесь нет. И при чем тут Эмиль Рум? Его присутствие ни о чем криминальном не говорит.

— Меня на эту встречу пригласил знакомый депутат парламента. Я, как дипломат, был на многих деловых встречах. Но вот эта встреча была несколько странной… В конце встречи двое агентов по продаже недвижимости, притом из Вены, сообщили, что они могли бы посодействовать в получении контракта.

Аршамбо задумался. Жан дю Тей запричитал:

— Это материал для хорошей статьи!

— Меня интересует Эмиль Рум, — сказал Роджер. — Я думаю, Жан, что вашей статьей вы всех спугнете. Лучше помогите покопать поглубже. Я теперь согласен с инспектором и пришел к выводу, что надо отслеживать дальше. Так что, господин Аршамбо, вы на правильном пути. Я настоятельно просил бы включить Эмиля Рума в круг подозреваемых.

— Ну, хорошо. Вы может и правы, — ответил инспектор.

* * *

1 мая 1907 года — Роджер и другие британские дипломаты получили от французских властей предупреждение, что в городе готовятся демонстрации, и было бы желательно воздержаться от пеших передвижений. Одновременно Роджеру из университета позвонила Гертруда и сообщила о своем намерении выйти и посмотреть на первомайскую демонстрацию. Попытки отговорить ее были тщетны. Роджер встретил Гертруду у Сорбонны, и они не спеша пошли в направлении Сены.

— Говорят, что в демонстрации в этом году будет участвовать Анатоль Франс? — сообщила Гертруда.

— Ты его поклонница? Мне ты говоришь об этом впервые.

Однако их мирная прогулка на Первомай прервалась достаточно быстро. На одной из улиц один из участников — надо предполагать, из числа анархистов — открыл огонь с крыши омнибуса по прохожим, убив семь человек. Роджер буквально бросился на Гертруду и, уложив ее на землю, прикрыл собою. Толпа бросилось к омнибусу и, стащив стрелка, тут же линчевала его. Крик, шум, свист полицейских, выстрелы в воздух — Гертруда была в шоке. Она, конечно, ожидала мирной демонстрации, а стала свидетелем убийств и линчевания.

Роджер повел ее в один из ресторанов на тихой улочке Латинского квартала.

— Господи, — никак не могла успокоиться Гертруда. — Зачем надо было стрелять? Я первый раз увидела убитого человека!

Она никак не могла успокоиться, и вся дрожала. Роджер осмотрелся — в ресторане было немного людей. Он не знал, как ее успокоить. Он подвинул стул поближе и стал что-то говорить. Потом он посмотрел на белокурые волосы Гертруды, ее испуганные глаза за круглыми очками… И, уличив минуту, поцеловал ее в щеку.

Гертруда замерла, а потом тихо расплакалась.

— Это неуместно, Роджер!

— Извини, — тихо сказал он.

Они молчали. Через несколько минут заиграл пианист. В углу ресторана стоял черный рояль, и пианист играл что-то крайне интересное и успокаивающее. Гертруда подняла голову и внимательно посмотрела на пианиста. Музыка медленно выплывала из-под клавиш, и также размеренно, будто кто-то прохаживается по ресторану между столиками, разливалась в пространстве. Это была «Гимнопедия номер 1» Эрика Сати.

— Божественно, — сказал Роджер. — Можно слушать часами.

«Под эту музыку понимаешь, что все перед глазами — это мимолетная иллюзия, — думал он. — Выстрелы, крики толпы — все это там. А здесь ты сидишь с Гертрудой и ловишь вечность. Вечность, которая исчезнет — и этот ресторан, и я, и Гертруда, и даже этот суетливый Париж»».