Юрий Иваниченко - Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Их решения или промедления – вне нашей компетенции. Могу только предположить, что с сухопутной частью операции не всё так просто. Дунайская армия может пройти только через Болгарию – а она опять нам враждебна. В который раз. Того и гляди в войну вступит на стороне Тройственного союза.

– Есть ещё путь через Грецию.

– А с Грецией, вы же знаете, – сказал, как отрезал Сазонов, – положение скверное. Они, конечно, не враги, но… И помимо прочего германофилов там хватает. Того гляди, к власти придут.

– Ну да, – невесело хмыкнул Алексей Иванович. – «У России только двое друзей: её армия и её флот».

– У прочих друзей, равно как врагов, само собой, хватает интересов и амбиций… Греки желают выступить сами и взять Константинополь, как главные – при нашей поддержке. То есть согласны воевать нашими руками, самим ни за что не справиться. Сколько там у турок?

– На обеих сторонах Босфора? Двадцать дивизий, как минимум. И эшелонированная оборона, опирающаяся на систему фортов и крепостей.

– Куда там грекам… Но они хотят непременно считаться победителями, а в дальнейшем – единоличными распорядителям проливов. А государь и слышать не хочет о греческом флаге над Святой Софией. Впрочем, переговоры идут…

– Боюсь, что не «придут» вовремя, – наклонил голову разведчик. – А счёт уже идёт не на месяцы – на дни. Не ударяем мы – ударяют нас. И на Чёрном море, и на Кавказе, на всех фронтах. Дорого нам обходится промедление…

Курляндия. Тыловой госпиталь близ железнодорожного узла Обертау

На щеках лейтенанта флота Вадима Иванова, сероватых от трёхдневной щетины, проявились те самые ямочки, что так умиляли всегда старшину госпитальных прачек Дусю – молодуху, которую даже пожившие мужики из числа раненых называли отчего-то «мамкой».

Она, засмотревшись, чуть было не кувыркнулась через пиловочного козла, уронила жестяное корыто, чертыхнулась вполголоса:

– …с твоей Ариной.

Хотя, уж точно, её ровесница, двадцатилетняя сестра милосердия Арина, которую, в свою очередь, все в госпитале звали «дочкой», была тут не виновнее, чем пресловутое «платье невестки».

Но, что греха таить, посягательство со стороны Арины на роль «примы», – это уже месяц, как стоило Дусе таких нервов, что казалось ей «карой божией». Неминуемой и вездесущей. И то, правда, – ладно, господа офицеры… Но даже лапотные нижние чины, и те при виде «дочки» подкручивают усы, подтягиваются на костылях, поддергивают мотню на застиранных дожелта кальсонах, – смотреть тошно!

Но, пожалуй, и это можно было бы пережить, – грех радоваться, но пополнение в госпиталь приходило регулярно, однако… Вот эти ямочки на небритых щеках флотского лейтенанта, которые возникали так же, как сейчас на солнышко, – на появление Арины… Вот это простить было трудно.

Да только понять легко.

Ведь сиделкой лейтенанта она сюда и попала из головного фронтового госпиталя – эта Арина.

Странная она была, по наблюдениям Евдокии. Главный врач к ней на «вы» – но это ладно, он вообще вчерашний студент, со всеми кланяется. А вот почему даже старшая фельдшерица «Гангрена» Карловна безропотно и без всякой оглядки на график дежурства отпускала Арину, стоило той запроситься в офицерский флигель?

«Не иначе, как тайная его полюбовница, – приходила к выводу Дуся. – А что им, барам? Стыда не знают, потому как – кто их пристыдит? Графья! Таких и венчают, на ком хочешь, да по три раза кряду…» – мечтательно вздыхала она, с утиной валкостью ковыляя мимо крыльца госпиталя с жестяным корытом под мышкой.

В том, что лейтенант Иванов из дворян, – сомнений у прачки не было ни малейших. Сами извольте видеть – благородный как с портретов, что остались на парадной лестнице госпиталя от прежних хозяев.

Как не было сомнений и в том, что Арине просто «свезло» – видно же, что «из простых». Вон, какое обращение с нашими, всё: «Простите, пожалуйста, да будьте любезны». А у самой на носу веснушки дворовой девки, как будто пудры ещё не выдумали; ресницы – без туши глаз и не найдёшь, хотя…

Да, что врать-то? Такие глаза, поди, не заметь. Синие. Как море в солнечный день. Да такое море, что за годы в Виндаве и припомнить трудно. Балтийское-то море серое.

– И всё равно «свезло»! – упрямо хмурила Дуся смоляные брови и снова, через покатое плечо, косилась на крыльцо бывшей панской усадьбы, где, точно на завалинке, запахнув на сдвинутых коленях полы чёрной шинели, сидел и жмурился на солнце бледный морской офицер.