Юрий Иваниченко - Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Дело было под Владиславовым, что в Литве, близ деревни Пильвишки. Один из раненых немецких кавалеристов – столкнулись, по сути, два отряда разведчиков, – уже с земли выстрелил в юного русского корнета.

А уже 28-го отец, великий князь Константин, прибывший в госпиталь в Вильно, приколол к рубашке умирающего сына Георгиевский крест его деда – солдатскую награду императора.

«Крестик Анпапа!» – прошептал князь Олег.

Он потянулся и поцеловал белую эмаль…

Вскоре больной стал задыхаться. Началось страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи… «Великий князь, стоя на коленях у изголовья, закрывал сыну глаза; великая княгиня грела холодевшие руки…» – вспоминал кто-то из современников.

Последние слова Олега это были, или нет, но они были записаны:

«Я так счастлив, так счастлив. Это нужно было. Это поднимет дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома».

Не бог весть, что за пророчество вышло, но искренность его вполне оправдалось.

…Теперь, словно триумфатор, хоть и в траурно-грозовом облаке всенародной скорби, но тем большей любви, юный великий князь возвращался домой. И «великий» более не было только титульной приставкой в светской хронике, скучным сокращением – только лишь знаком значения и значимости человека в человеческой иерархии. «Великий» – теперь и было само это значение.

– «Точнее даже, назначение. Вполне исполненное назначение человека…» – в уме подытожил Василий некую путаницу в эпитетах и определениях.

Если с князем Олегом вышло это по-своему даже поэтически, по-своему даже пафосно – то вот стоило только самому взглянуть в это благородное, беспощадной чистоты, зеркало, и… Глянула оттуда, с заоблачной высоты, на Ваську совершенно никчёмная, глупейшая его физиономия с оттопыренными ушами под фуражкой, упорно казавшейся гимназической, несмотря на золотистый якорёк. И такой по-детски нелепой была эта физиономия теперь, в форме, требующей к себе промеж чёрных погон и лакового козырька фуражки, – подлинного лица. Лица столь же достойного и величественного, как в княжеском гробу, – что Васька даже комок в горле почувствовал: таким колом встала досада на самоё себя, на глупость обстоятельств, дразнящую и предательскую изменчивость его удачи и, что греха таить, собственную с ней нерасторопность…

Васька сорвал с головы фуражку, словно это сколько-нибудь могло поправить его портрет, нарисованный им же с правдивостью первой исповеди.

Зашагал по шпалам, не видя и не слыша куда, и, кажется, даже не спотыкаясь, словно и не в этом мире, а уже в ином шёл. Где уже и некому будет представить столь сурового счёта. Так что очнулся тогда только, когда ему медным басистым окриком приказал посторониться паровоз, пыхтя и лязгая маслянисто-чёрными сочленениями.

Паровоз прошёл из-за спины вперёд, обдав угарной вонью и паром, а минуту спустя и ошпарив пониманием:

– Так это же мой! – проплыли в округлившихся глазах Васьки чёрные буквы на белой эмали: «Киев – Санкт-Петербург» ( по-старому ещё ).

– А и чёрт с тобой! – прорычал ему вдогонку морской кадет. – Так даже лучше.

Что именно было «лучше» в том, что чемодан его, черневший на багажной полке спящим доберманом, доедет домой уже бесхозным и попадёт в приют «бюро находок», в том, что доведёт он до валериановых капель Глашу, объявившись на пороге их квартиры на «Миллионной», а с отцом разделит полуштоф сибирской настойки, вызовет слезу у его суровой сестры Варвары, и, напротив, какую-то неуместную улыбку у «чувствительной» поэтессы – сестры Киры, что в этом к «лучшему» – «чёрный кадет» Василий Иванов ещё не знал.

Знал только, что братья его поймут. Они же видели, что в небе и в море им есть, где взаправду сражаться за Отечество, а ему пока ещё везёт.

Иное дело…

Утробным воем откликнулся на мысли вчерашнего мальчишки зов паровозного гудка. Васька поднял взгляд от шпал, прищурился.

Впереди, над рыжим пожаром дальнего леса, разрастались бурые клубы дыма.

В ту сторону навстречу эшелоны шли почти все военные, больше того, – фронтовые.

Переговоры «наверху».

Петроград. Кабинет министра иностранных дел С. Д. Сазонова

В кабинете министра иностранных дел, поверх карты Европы и европейской части России, развернута ещё одна карта: юг России – от Новороссии до Батуми, турецкое побережье, Босфор и Дарданеллы, часть Балканского полуострова.