Генри Триз - Мечи с севера

– Так ты обратишься к Михаилу Каталакту? И что это тебе даст? Бедняга Михаил – не жилец на этом свете, уж поверь мне. Ты заметила, как он исхудал, какой у него стал пустой, остановившийся взгляд? А как у него трясутся руки, когда он держит чашу со святыми дарами в Святой Софии? Нет, ты этого, конечно, не заметила, потому что ты – круглая дура. Вбила себе в голову всякие глупости, и при этом не можешь разглядеть, что происходит прямо под твоим носом.

Она отвернулась было от перепуганной девушки, потом вдруг обернулась к ней вновь.

– Почему ты думаешь он так спешит отстроить вновь эту святыню в Иерусалиме? Потому что знает, что скоро предстанет перед Творцом, и тогда ему надо будет дать отчет в том, как он управлял христианским миром. Ему нужно успеть к этому времени сделать хотя бы одно доброе дело, которое перевесило бы все его злые дела, и тем самым избежать вечных мук. Ты что же, надеешься, что этот замученный жизнью царек поможет тебе? Он бывает вне себя от страха, стоит ночной птице крикнуть в темноте у его окна. Ты что же, рассчитываешь получить сочувствие от болящего дурака, который только и думает, что о собственной скорой смерти? Что же, Мария Анастасия Аргира, я дозволяю тебе испросить аудиенцию у императора. Проси у него, что хочешь. Но знай, что после разговора с тобой он тут же придет ко мне, сопя и трясясь в лихорадке, и спросит совета по этому поводу. Так что же ты стоишь? Отправляйся к Его Величеству.

Мария упала тетке в ноги и схватила ее за край одежды.

– Прости меня, императрица, прости. Молю тебя, не отсылай меня к калифу. Позволь мне остаться здесь, хоть бы и в каменоломне!

Зоя снова принялась обмахиваться веером и улыбнулась.

– Да ты, похоже, не слышишь, что тебе говорят! Ты желаешь продолжить работать среди рабов и каторжников в надежде на возвращение своего верзилы-норвежца. Позволь мне еще раз заметить тебе, что в этой далекой от совершенства жизни все мы должны мириться с реальностью, поскольку наши мечты – это лишь мечты, как бы нам ни хотелось, чтобы они стали явью. Реальность, с которой тебе придется примириться, состоит в том, что ты скоро отправишься в Египет, дабы скрепить договор между нашей Священной Империей и калифом. Так будет, и ничто не сможет этому помешать. Начинай привыкать к этой мысли. Что же до твоих мечтаний о Харальде сыне Сигурда, о них тебе разумнее всего будет немедля забыть, поскольку, встречая на своем жизненном пути множество других людей, ты никогда больше не увидишь этого норвежца.

Императрица вернулась к своему дивану и позвонила в стоящий подле него серебряный колокольчик. Портнихи вбежали в палату, по-прежнему держа во рту множество булавок, и, как ни в чем не бывало, продолжили примерку.

Харальдовы корабли достигли Крита в разгар зимы. В тех местах это сезон порывистых ветров и проливных дождей. Три драккара затонули во время плавания с Сицилии, да и те, что вошли в старинный порт Сидония, так раскачивались, что, казалось, тоже были готовы вот-вот пойти ко дну.

Зато (о чудо из чудес!) Харальд Суровый сам лично руководил швартовкой «Жеребца», стоя на носу судна, а когда на пристань была перекинута сходня, он первый из команды сошел с корабля, хоть и опирался на палку, и то и дело останавливаясь передохнуть.

Не дожидаясь, пока за ним последуют прочие варяги, он заговорил с вышедшим поприветствовать его начальником порта.

– Мне нужен Маниак. Проводи меня к нему.

Чиновник затрясся и долго не мог вымолвить ни слова. Огромный Харальд был в тот миг просто страшен, да и вид собиравшихся вокруг него варягов испугал бы любого: они были больше похожи на восставших из гроба мертвецов, чем на живых мореходов. Самое жуткое зрелище являл собой, конечно же, Халльдор. Даже скандинавские мастера, украшавшие носы драккаров резными драконовыми головами, и в страшном сне не смогли бы вообразить себе подобной физиономии.

– Ты слышал вопрос командира? – сурово проговорил Эйстейн. – Где Маниак?

– Государи мои, нет его здесь! – вскричал насмерть перепуганный начальник порта. – Его уже почти месяц как вызвали в Византию держать ответ перед императором за какую-то провинность. Я ничего не знаю. Я ни в чем не виноват.

Харальд ухватил его за бороду и рывком поставил на колени. При этом глаза норвежца светились каким-то красноватым огнем, как будто он собирался разделаться с бедным начальником порта тут же, на его собственной пристани.