Генри Триз - Мечи с севера

– Так ты не умеешь летать? – удивился Харальд. – А я-то думал, что при твоем проворстве это пара пустяков.

Хельге бросил на него настороженный взор, но Харальд уже задремал, убаюканный качавшими драккар волнами. Лицо его было покойно и мирно, впервые со времени происшествия в Ликате.

Мария Анастасия Аргира стояла посреди палаты императорского дворца. Вокруг нее суетились шесть портных с рулонами шелковой вуали и парчи, золотой и узорной. (Последняя была столь обильно изукрашена, что стояла колом, и одеяния из нее были жестки и тяжелы, как кольчуга.)

С бледным лицом, распущенными по плечам прямыми волосами, в широченном одеянии, расходившемся колоколом от подмышек, Мария больше походила на куклу, чем на живую девушку.

Императрица Зоя наблюдала за происходящим, раскинувшись на турецком диване и обмахиваясь небольшим веером из павлиньих перьев, при каждом ленивом взмахе которого в палате распространялся аромат благовоний. Казалось, веер доставлял ей такую же радость, как ребенку любимая игрушка.

– Стой смирно, дитя, – резко сказала она Марии. – Эта женщина, что колет тебя булавкой – неуклюжее животное, но царевне из Македонской династии не к лицу обращать внимание на такие мелочи.

Простояв полдня в духоте, да еще в тяжеленных одеждах, Мария едва держалась на ногах.

– К этому платью надо заказать высокую серебряную диадему, украшенную жемчугом, – задумчиво проговорила Зоя. – Жемчуг хорошо сочетается с черной парчой. Понадобится также ожерелье из мелкого жемчуга. Надо закрыть твою шею, а то уж больно она стала худа в последнее время. Руки тоже надо прикрыть. Наденем побольше браслетов, тогда калиф, может, не заметит, до чего ты тоща, настоящий скелет. Стой спокойно, когда я с тобой говорю. Я не желаю тратить деньги на тощую уродину, которая к тому же и слова не может выслушать без того, чтобы не топтаться на месте и не качаться из стороны в сторону. Подними голову. Да, лицо у тебя тоже худо до безобразия. Надо будет положить на щеки немного румян, ресницы подчернить, веки подвести синим. Может, тогда ты будешь выглядеть не так жалко. Ужасно не хотелось бы, чтобы калиф увидел тебя такой, какая ты сейчас. Он решил бы, что мы сыграли с ним злую шутку, прислав такое пугало.

Императрица помолчала немного, потом сказала:

– Не знаю, о чем только думала Феодора, посылая тебя в каменоломню. Руки у тебя совершенно испорчены. Теперь ты больше похожа на нищенку, чем на знатную даму. Она могла бы приказать бить тебя кнутом, разве нет? По-моему, это было бы более подходящее наказание. А ты как думаешь? Изволь отвечать, когда тебя спрашивают. Не думаешь ли ты, что битье кнутом больше соответствовало бы твоему положению? Экзекуцию мог бы провести какой-нибудь чиновник высокого ранга. Было бы совершенно необязательно поручать это простому палачу с Ипподрома. Ты согласна, Мария? Отвечай!

Мария вдруг упала на колени, закрыв лицо руками, и зарыдала.

– Ах, тетя Зоя! Я так несчастна!

Императрица взмахом веера приказала портнихам удалиться.

– Бедная дурнушка! – проговорила она, и в голосе ее звучали и насмешка, и нежность одновременно. – Немного же в тебе осталось гордости твоих предков, древних греков. Глядя на тебя, никто не подумает, что ты того же корня, что Александр Македонский.

– Сейчас же подымайся, – продолжала она посуровевшим голосом. – Нечего валяться по полу, мять новое парчовое платье. Ты должна хотя бы постараться научиться вести себя с достоинством, переносить страдания молча, как все мы.

Мария медленно поднялась.

– Ты не страдаешь, тетя. Ты только заставляешь страдать других.

С минуту императрица молчала, вперив в нее злобный взор, потом повела своими огрузневшими плечами и проговорила:

– Что ты знаешь о страданиях, жалкое существо? Ты вбила себе в голову, что страдаешь лишь от того, что мы отослали прочь любезного твоему сердцу варяга. С этим тебе лучше смириться, потому что ты никогда больше не увидишь Харальда сына Сигурда. Думаю, он не вернется живым с Сицилии. А если и вернется, то к тому времени ты будешь далеко за морем. И не надо плакать. Я этого не выношу. Ты и так дурна, а когда льешь слезы, так просто безобразна.

Мария вдруг перестала плакать и гневно сказала:

– Ну что же, тетя Зоя, раз у тебя не хватает христианского милосердия, чтобы пожалеть меня, я обращусь к императору. Пусть рассудит. Посмотрим, есть ли еще в Византии правосудие.

Императрица медленно поднялась с дивана и подошла к девушке. Ее обильно напудренное отяжелевшее лицо источало злобу. Не доходя до Марии на длину вытянутой руки, она остановилась.