Текелински - Висталь. Том 2

Всё это отголоски древнего мира, чьи драконы и чудовища сидят глубоко в пещерах каждого рождающегося и живущего на земле духа. Мир ещё никогда не жил мирно, и в этом главная суть этой жизни. Я говорил уже об этом, и теперь повторю: Если когда-нибудь Человечество решит умереть, то всё, что ему будет нужно сделать, это умиротворится, прекратить все военные столкновения, все коллизии и перипетия собственной жизни. И лет через сто, двести, – Человечество исчезнет с лица земли.

Но ведь Человечество может вполне погибнуть и в огне сверх войны, развязанной горячими головами?

Ни одна война не способна полностью истребить человечество. На это способно только – умиротворение. Общее и повсеместное упокоение крови, и как следствие стагнация всех жизненных сил. И это надо понимать, и не фантазировать о мире во всём мире, тем более в истории никогда не было даже намёка на такой мир, и реальность природы никогда не уступала мифическим чаяниям обывателей. Также как инстинкт человека, не показываясь и не афишируя себя, всегда ставил свою точку во всяком споре с разумом, так природа никогда не умоляла себя, и, будучи латентно укрытой в своей сути от поверхностных волнений, всегда довлела и говорила последнее слово во всех мировых явлениях.

Висталь на минуту задумался, и, встав с кресла, подошёл к небольшому окну. Я, как-то имел счастье беседовать с «Великим хромцом», с Тамерланом, – с этим герольдом войны. И он сказал мне тогда, что его счастье заключается в том, чтобы не только поражать недругов на поле брани, но на их могилах строить Великолепные города, в которых концентрация умных, учёных и творческих людей будет таковой, что величие его, и его потомков превзойдёт все возможные пределы! Он был счастлив своим запредельным тщеславием, и делал всё, чтобы утолять его разрастающееся каждым днём, чрево. И так он остался в истории Великим воином, и Великим зодчим – одновременно. Но дело в том, что всё, что в тебе вырастает и выходит из-под контроля, всегда, в конце концов, губит. Словно «Кордицепс», в котором паразит вырастает внутри реципиента, и губит его, превращаясь вместе с ним в «мумию». Тщеславие, к примеру, заставляет перешагнуть через собственные возможности, и, потеряв связь с реальностью, нивелировав собственную интуицию, благодаря которой всегда выживал, ступить на губительный путь.

Всякий путь стремится к собственному выпрямлению, и идущий по нему, всегда хочет идти прямо, привычной и предсказуемой дорогой. Но самый ближайший путь к неизбежному концу, именно прямой путь, и всякий такой путь быстро приводит к пропасти, и выжить здесь наиболее продолжительно способен только тот, кто в силах повернуть на этом пути на девяносто градусов, и пойти туда, куда поведёт его интуиция. Прямой путь губит быстро каждого, кто встаёт на него, вне зависимости от характера этого пути. Гибкость и не закостенелость, это та Терпсихора сознания, которая спасает, и приводит путника пусть и к большим страданиям, но и к счастливым переживаниям, и в действительности к по-настоящему благостным садам.

Я живу здесь уже почти тринадцать лет. И может показаться, что я оторван от мира. Но на самом деле я живу в центре этого мира, и всё остальное есть лишь суть периферия. Настоящая личность не приспосабливается, не подстраивается под условия окружающего мира, но создаёт его по собственным лекалам, в соответствии собственным возможностям, и в связи со своими потребностями и желаниями. Воссоздать себя как центр мироздания, как та точка, откуда собственно расходятся лучи реальности, вырасти из песка, словно «Колос Родосский», и оглядывать с высоты птичьего полёта мир, делая его желанным и полезным себе, даже со всей его враждебностью, – враждебностью, прежде всего. Ведь на самом деле полезность враждебности, куда полезнее благонамеренности и снисхождения, для всего становящегося и крепнущего, а не разлагающегося и деградирующего.

Я ловлю в море рыбу на своей лодке, и акулы боятся меня, не подходя ближе, чем на десять локтей. Что они чувствуют, знает только бог. Я никогда ничего не делал для этого, но их невероятный инстинкт подсказывает им, что ко мне подходить близко очень опасно. И они кружат вокруг, не переходя границ дозволенного. В связи с этим, я вспоминаю бессмертное произведение Эрнеста Хемингуэя «Старик и море». И меня охватывает гордость и причастность к чему-то по настоящему возвышенному и достойному. В такие минуты я ощущаю настоящее счастье! И даже «Морской волк» Джека Лондона, как метафора жизни моего приятеля, отходит на второй план, и превращается в лишь игру, в которой кто-то принимает правила, а кто-то нет. Но и в том, и другом случае, побеждает на самом деле, как правило тот, кто правил – не принимает, и не играет на поле своего сильного соперника, а создаёт свои правила, и, повернувшись на девяносто градусов, смешивает все карты противника, и выводит сражение на своё поле, принимая бой на собственных резервациях духа.