Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Салават Юлаев, кумир башкирских егетов, их лучший батыр и поэт-импровизатор, даже посвятил этому бою в долине реки Ай стихи (по крайней мере, так считает автор), названные «Песнь башкира после сражения». Были там, например, такие строки:

Через день в горах произошла новая схватка повстанцев с Михельсоном, после чего тот вынужден был дать отдых своему потрёпанному и очень утомлённому отряду, а Пугачёв, Салават, Белобородов и прочие повстанческие командиры двинулись к западным границам Башкирии, на Каму...

Вот так обстояли дела в России, о которых, конечно, никто из весёлой компании, собравшейся в Венеции, не мог иметь никакого представления.

В тот самый день, когда Иван Иванович вторично поссорился с Емельяном Ивановичем, «Елизавета», Пане Коханку со своей свитой и французские офицеры-волонтёры отправились на противоположную сторону Адриатики, в Рагузу (Дубровник), чтобы обзавестись паспортами на въезд в Оттоманскую империю. В порту появление «княжны» произвело лёгкий переполох. Не знавшие, кто эта блистательная дама, расспрашивали о ней, знавшие делали таинственную мину и отвечали намёками. Поляки из окружения Радзивилла воздавали ей такие почести, что у любопытных ещё шире раскрывались глаза. Правда, сенат «свободной республики» Рагузы, находившейся под протекторатом Высокой Порты, принял путешественников довольно сухо. Далматинским властям в сложившейся военно-политической обстановке совсем не хотелось обострять отношения с Россией. Ведь ещё свежи были воспоминания о пережитом страхе, когда Алексей Орлов пригрозил появиться с флотом на рейде Дубровника, пожечь все суда и даже бомбардировать город, если республика не откажется от турецкого покровительства. Тогда конфликт едва удалось погасить, отправив делегации и к Орлову, и в Петербург, и в Вену. Причём Екатерина выразила своё мнение о позиции рагузского правительства весьма оригинально. Его представителю был выдан на расходы рубль. Как-то теперь отнесутся на Неве к появлению в городе конфедератов?

Но приезжих как будто всё это совершенно не волновало. Пане Коханку вместе с «великой княжной» поселился в доме французского консула мсье Дериво. Перед «Елизаветой» теперь открыто преклоняли колени как перед будущей монархиней. Правда, вскоре Виленскому воеводе пришлось оставить гостеприимный кров версальского дипломата. Ибо пошли, как водится, толки определённого свойства, в распространении которых особенно преуспевали французские офицеры. Но всё это были житейские мелочи. «Елизавета», живя на широкую ногу, целеустремлённо ковала своё будущее.

Прежде всего она озаботилась тем, чтобы ознакомить сочувственно и даже восторженно внимавшую ей аудиторию со сказками о своём августейшем происхождении. Жила-де была у матушки-императрицы в собственном дворце дочка Лиза. Жила она так до девятого года, когда матушка умерла и племянник её, новый государь Пётр Фёдорович, велел выслать её в страшную и холодную Сибирь. Там она жила в хижине у какой-то старушки. Потом местный поп передал её другой женщине, а та понесла её куда-то через дебри и пустыни, пока не встретили её незнакомые люди и не привели в дом... Разумовского. Здесь она попала под надзор ужасной «мегеры», которая дала ей в пироге отравы. Но у неё оказалось противоядие, и она только долго и тяжело болела. Папа Разумовский созвал врачебный консилиум, и тот предписал девочке свежий воздух, желательно на юге. Тогда родитель отправил её к родственнику в далёкую Исфагань. К какому родственнику? Натурально, к персидскому шаху. Ну, рассказывать, как она там жила, какая неслыханная роскошь её окружала, она не станет. Каждый, кто немного знаком с Востоком, может легко это представить. Только ей минуло восемнадцать лет, как его величество шах предложил ей руку и сердце. Но было одно условие. Она должна была перейти из греческой веры в ихнюю, персидскую. Конечно, она отказалась. Тогда шах решил отправить её в Европу, с тем чтобы она сделала там о себе надлежащее объявление. Перед отъездом он одарил её несметными богатствами и дал в провожатые учёного Али, знавшего двенадцать языков. Али увёз её из Персии в большой карете, где находилось ещё около трёх десятков пассажиров. По России она проехала переодетая в мужское платье. В Петербурге жила две или три недели, бывала в придворном театре, виделась и разговаривала со многими вельможами, друзьями её отца. Потом уехала в Берлин, где была с почётом принята Фридрихом II. Али вскоре умер, а ей пришлось поколесить по Европе. Побывала в Англии, во Франции, в Германии. Проезжает как-то по очень красивым местам. Спрашивает: «Что такое?» — «Графство Оберштейн», — «Сколько стоит?» Называют сумму. Что делать? Пришлось отсчитать...