Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Впрочем, это гораздо легче было сказать, чем сделать. После предпринятой «Елизаветой Второй» демонстрации Пане Коханку пришлось внешне уступить. Он отослал оба письма. Но они дошли только до его представителя в Стамбуле Коссаковского, то есть попали из одного кармана Радзивилла в другой. «Елизавета», конечно, скоро это поняла по продолжавшемуся молчанию величайшего из императоров. Последовала новая сцена с конвульсиями, но, кажется, без обморока. Рыдания слышались из комнаты царственной особы в течение трёх дней. Каких только эпитетов не удостоился за это время Пане Коханку! Частично «великая княжна» воспроизвела их в письмах к Филиппу-Фердинанду, о котором совсем было забыла, а теперь как-то сразу вспомнила. Отныне она избегала видеться с лицемерным рабом своих чар. Но это совпадало и с желаниями Радзивилла. В начале ноября Пане Коханку выехал со свитой в Лидо. Прощание двух ещё летом близких друзей и единомышленников было под стать погоде.

«Елизавете» тоже было пора подумать о перемене места жительства: она, как и Радзивилл, была для рагузских властей persona non grata. Сенат даже сообщил о ней и её намерениях через своего представителя в Петербурге Никите Ивановичу Панину. Для Панина (а следовательно, и для Екатерины) всё это уже не было совершенною новостью. Никита Иванович просил сенат не беспокоить себя и его из-за этой бродяжки. Но отношение к ней после такого отзыва не могло стать лучше. «Великая княжна» металась, не зная, на что решиться. Алексей Орлов, которому она написала ещё летом, на её призывы не отзывался. Хотя, в отличие от султана, должен был их услышать. Теперь, когда война закончилась триумфом русских, он мог бы принести задуманному ею предприятию едва ли не больше пользы, чем повелитель правоверных. Во всяком случае, на море он был таким полновластным владыкой, каким величайшему из императоров вряд ли когда удастся стать. Но Орлов молчит. Молчит и Панин, которому она, терзаясь неизвестностью, тоже попыталась закинуть удочку...

Читатели, вероятно, изумлены подобным пассажем, но всё было именно так. Темпераментная искательница монаршего счастья решила сыграть на всех инструментах сразу, не особенно заботясь о благозвучии — лишь бы было погромче. В этих действиях довольно ярко проявилась её натура: авантюризм не позволял «княжне» верно оценить ни людей, ни обстоятельств и потому она довольно часто сама себе расставляла капканы. «Елизавета» всерьёз уверяла Панина, что империя находится в крайне опасном положении и что спасти её может только благополучно избавленная Провидением от злоумышленников законная наследница престола, при которой в России воссияет наконец заря свободы. Охотница за тронами сообщала, что скоро надеется быть в Петербурге, а потому просит любезнейшего Никиту Ивановича позаботиться о её безопасности.

Ах, как бы хотелось на минутку перенестись в XVIII столетие и взглянуть на лица Панина и особенно матушки, когда они знакомились с этим удивительным документом, в котором припудренное блестками светскости наивное лукавство как-то незаметно переходило в беззастенчивое нахальство. Матушка, как известно, очень любила удачную шутку. Но вряд ли на этот раз улыбка осветила её лицо. Самозванцы ей уже порядком досадили. Ещё не разделались окончательно с пугачёвским бунтом. Ещё каких-то два Салавата (так императрица называла Салавата Юлаева и его отца) разбойничали в горах Башкирии. И вот — новый сюрприз. Алексей Григорьевич Орлов, правда, выражает сомнение, действительно ли существует такая женщина. Но не сомневаться, а ловить уже надобно.

12 ноября к Алехану в Ливорно полетело собственноручное послание Екатерины. В нём тоже сначала говорилось о мире с турками, о поимке Пугачёва и только «в-четвёртых» дошло до самозванки. Но предписания были жёсткие: «...письмо, к вам писанное от мошенницы, я читала и нашла оное сходственно с таковым же письмом, от неё писанным к графу Н. И. Панину, — уведомляла царица, — Известно здесь, что она с князем Радзивиллом была в июле в Рагузе, и Я вам советую туда послать кого и разведывать о её пребывании и куда девалась, и если возможно, приманите её в таком месте, где вам ловко бы было её посадить на наш корабль и отправить её за караулом сюда; буде же она в Рагузе гнездит, то Я вас уполномочиваю чрез сие послать туда корабль, или несколько, с требованием о выдаче сей твари, столь дерзко на себя всклепавшей имя и природу, вовсе несбыточные, и в случае непослушанья дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомб несколько в город метать можно; а буде без шума достать способ есть, то Я и на сие соглашаюсь. Статься может, что она из Рагузы переехала в Парос и сказывает, будто из Царьграда».