Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Госпожа Азова послала в Оберштейн, где находился Филипп-Фердинанд, копию письма, которое собиралась отправить в Россию к вице-канцлеру князю Александру Михайловичу Голицыну, тому самому, с которым ей пришлось встретиться через два года при весьма драматических для неё обстоятельствах. Правда, по содержанию этого послания можно было подумать, что оно адресовано скорее самому графу Лимбург-Штирумскому. Так много в нём говорилось о глубоких и нежных чувствах княжны к своему нынешнему покровителю и о желании пройти рука об руку с ним свой жизненный путь. С такой горечью рассказывалось о нелепых и недостойных сплетнях и слухах по поводу её происхождения в связи с отсутствием у неё удостоверительных бумаг.

Владелец Лимбург-Штирума, этот самый большой ротозей во всей Германии, не поверил. Но попался в другую расставленную ему ловушку. Княжна заявила вдруг, что ей нужно срочно возвращаться в Персию, где её опекун собирается устроить пышную свадьбу. Она просит одолжить ей денег на дорогу, а взамен она пришлёт такие сокровища... И тогда Филипп-Фердинанд оправдал сложившееся о нём мнение. Он тут же сделал формальное предложение и сказал, что готов уступить трон предков младшему брату, а сам за прекрасной княжной отправится отсель хоть за тридевять земель, то есть в любезную ей Персию. Я, заверял граф свою искусительницу, готов «всё посвятить тому, благодаря чему я имею всё и на всё надеюсь, даже на наше соединение, потому что только оно одно может дать мне на этом свете счастье... люблю тебя как никогда».

Надобность в поездке на томящийся под бременем невостребованных сокровищ Восток у «маленькой Али» (ещё одно нежное прозвище, данное графом Элеоноре) пропала. Но упрямый ротозей (такое сочетание психических качеств встречается не так уж редко) потребовал перед вступлением в брак от возлюбленной двух вещей: он желал, чтобы Бетти покаялась в прошлых грехах, очистила душу и чтобы она приняла католичество. На последнее княжна ^Волдомира как-то не решалась. Видимо, она уже обдумывала своё новое превращение. А покаяться не затруднилась, что при её гордом характере было удивительно. По всей вероятности, она хорошо рассчитала, какой эффект это должно произвести на Филиппа-Фердинанда. Произведя глубокое отступление, Бетти заманила не в меру разгорячившегося и осмелевшего владетеля Лимбург-Штирума в новую западню и нанесла сокрушительный ответный удар. Она поведала Филиппу-Фердинанду, что в достаточно недалёком уже будущем он, кажется, станет счастливым отцом...

Поражение Филиппа-Фердинанда было полным и безоговорочным. Ротозей сам покаялся и поклялся княжне Волдомира в верности. А в случае, если их брак по каким-либо причинам не состоится, передавал ей во владение графство Оберштейн, хотя не переставал ужасаться доходившим до него слухам об аферах и скандальных историях, в которых будто бы было замешано «божественное дорогое дитя». В конце концов, именно в его владениях Бетти, покрасовавшись немного в новом для неё наряде, в один прекрасный день заявила, что чувствует себя российскою принцессой. Как всё это произошло, сама ли Бетти сделала такое интересное умозаключение или кто-то ей подсказал, и при каких обстоятельствах, — об этом можно лишь догадываться. Но молва о царевне начала расползаться по окрестным немецким землям. Филипп-Фердинанд слышал её, будучи в Бертенштейне у своей сестры Йозефы-Фредерики-Поликсены. Некий поручик де П. с жаром и очень занимательно рассказывал историю несчастной дочери русской императрицы при дворе князя Гогенлоэ. Словом, пошла писать губерния.

И время для этого, надо сказать, было самое подходящее. Шёл декабрь 1773 года. В Европе только что узнали о том, что в глубине России вспыхнул мятеж против царицы Екатерины, возглавляемый загадочным Емельяном Пугачёвым, объявившим себя Петром III Фёдоровичем. По-видимому, прав Лунинский: это не случайное совпадение. «Государыня Оберштейна» на лету подхватила шанс, брошенный судьбой. Теперь её жизнь потекла по новому руслу. Филипп-Фердинанд был ей больше не нужен...

В 1772—1773 годах по дорогам Германии, между Франкфуртом, Мангеймом и Страсбургом, не однажды колесил со свитой очень популярный в Речи Посполитой литовский магнат, виленский воевода князь Кароль Радзивилл, по прозвищу Пане Коханку («любезный пан» или «любезный мой» было любимым присловьем князя). Человек солидный, кряжистый, с мясистым лицом, усатый и лысый — короче говоря, положительный во всех смыслах. Он считался одним из столпов барских конфедератов в эмиграции и вояжировал по Европе, склоняя дворы и правительства помочь терпящей бедствие Польше. Его главные надежды были, естественно, на Турцию и её союзников, прежде всего Францию. Он побывал в Версале и собирался отправиться в Венецию, а оттуда в Стамбул. На какой-то из немецких дорог путь его пересёкся с путём Бетти из Оберштейна. Пане Коханку и княжна Волдомира взглянули в глаза друг другу, обменялись любезностями, и если чего не зафиксировали исторические документы, так это взаимного изумления и радости, слёз умиления, которых следовало ожидать от неожиданного и трогательного свидания воспитателя и воспитанницы, расставшихся чуть ли не шесть лет назад (см. Кастера). Оба вели себя так, словно впервые видят друг друга. Неизвестно даже, произвела ли Бетти с самого начала должное впечатление на виленского воеводу.