Владимир Мильчаков: Разведка идет впереди

Генерал сам инструктировал командира взвода пешей разведки в одном из своих полков. Дело, о котором шла речь, было чрезвычайно важное, и для выполнения его требовались особенно смелые и решительные люди. Комдив долго думал, кому поручить это задание, и остановил свой выбор на лейтенанте Чернове. Приехав в полк, генерал заявил его командиру, подполковнику Шатову:

- Заберу я у тебя Чернова. Хватит ему взводным быть, пусть растет дальше. Вот он мне еще одно дельце сделает, и заберу. У тебя Нурбаев хорош будет. Парень, как говорится…- Генерал потряс кулаком в воздухе.- В полковой разведке вполне справится.

Подполковник Шатов, соглашаясь, что Нурбаев со взводом справится, про себя подумал, что Чернов неплохо мог бы продолжать службу и в своем полку - замечательный был бы помощник начальнику штаба. Однако спорить с комдивом не приходилось, и Шатов промолчал.

Сейчас все трое - генерал, подполковник и лейтенант Чернов - сидели в одном из домиков польского села, недавно освобожденного от немцев. По селу методически била вражеская артиллерия. Местные жители еще отсиживались в погребах, овощных ямах и щелях, прислушиваясь к тяжелому грохоту разрывов, гремевших через каждые три минуты с чисто немецкой пунктуальностью. В домике, кроме генерала и двух офицеров, никого не было.

Объяснив Чернову задачу, генерал сказал:

- Результат поиска должен быть у меня через сорок восемь часов. В течение этих двух суток боев на нашем участке не будет. По крайней мере, мы не начнем. За немцев не ручаюсь, но думаю, что первыми они не полезут. Немцы измотаны и копят силы. Людей с собой бери самых надежных, но немного. Только, смотри, выполняй основную задачу, разные фортели и выкрутасы не выкидывай. В прошлый раз ты мне притащил немецкого комбата. Это-то хорошо. Но за каким бесом тебе понадобилось тащить его любовницу?

Генерал пристально взглянул на разведчика. Чернов встал. Он был высокого роста и очень молод, не более двадцати пяти-двадцати шести лет. На загорелом лице его перекрещивались два шрама. Но шрамы не безобразили лица, только делали его суровым, а в бою, вероятно, страшным. Сухой, хрящеватый нос и тяжелый, упрямо выдвинувшийся вперед подбородок говорили о гордом и энергичном характере лейтенанта.

Чернов стоял вытянувшись, и его спокойные внимательные глаза выдержали прямой, испытующий взгляд генерала. Разве только в самой глубине их сверкнул на секунду озорной блеск и сразу же потух. Но генерал заметил это и, вдруг рассмеявшись, махнул рукой.

- Ну, чего вскочил? Садись. Ты вот своим солдатам в свободное время стихи читаешь. Так ты смотри, не особенно там напирай на это… как его…- и неожиданно генерал с выражением проскандировал: - «Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых-вот мудрость жизни!» Храбрость-то - дело хорошее и нужное,- продолжал он, - а вот безумство оставь только для стихов. Ясно? Сиди, сиди. Ну, что ты смеешься?

- Вспомнил, товарищ гвардии генерал-майор, как вы нам тоже один раз стихи читали,- лукаво улыбаясь, ответил Чернов.- Это когда нас на Донце немцы отрезали. Вы тогда нашим полком командовали. Помните: «Смерть в горячей схватке ярче и моложе жалкого бессилья дряхлых стариков».

- Вот тоже вспомнил,- с притворно сердитым видом сказал генерал.- Это когда было?.. Из окружения выходили, а патронов по одному на брата. Штыками пробивались. Тут, дорогой, не такое начнешь читать. Ну, да что там. Тебя разве убедишь! Сведения через сорок восемь часов должны быть у меня, а действовать - твое дело. Только… Ой, смотри, гвардеец… Не посчитаюсь с тем, что ты со мной еще простым солдатом воевать начал. Не посмотрю, что я тебя три года назад сам рекомендовал в партию. Будь храбр, но не безумствуй. Понятно?..

- Понятно, товарищ гвардии генерал-майор. Быть храбрым, но не безумствовать!

- Ну, бывай здоров, лейтенант Чернов. Иди.

Чернов круто повернулся и вышел из хаты.

Озорные огоньки снова блестели в глубине его глаз, но теперь, не встречая строгого генеральского взгляда, они уже не гасли.

Пройдя двор, Чернов через низенькую плетневую калитку вышел в небольшой, густо заросший вишняком садик и стал спускаться по тропинке к речке.