Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

Офицер, оглядываясь, крутил коня, бросая его из стороны в сторону.

Катерина выстрелила. Мимо! Офицер с маху развернулся навстречу ей и поднял пистолет.

— Катя! На дыбы, на дыбы возьми! — в отчаянии кричал Денис.

Офицер выстрелил. Полыхнуло жаром в ее груди, и она начала безжизненно сползать. Вихрем налетел Денис на офицера, и сабли их схлестнулись. Никогда и ни с кем не бился он с таким бешенством, как сейчас…

И был слышен звон сабельных ударов, ржанье возбужденных коней, а кобыла Катерины тихонько отходила в сторону. Все медленней отходила она, волоча ее за собой, пока, наконец, не остановилась где-то в стороне от обочины, уже у самой реки, покрытой чуть оттаявшим льдом. Прозрачная вода пошевеливалась тонким слоем у кромки. Зацепившись ногой за стремя, распластав руки, Катерина уткнулась лицом в эту живую воду.

Офицер рухнул на землю, и конь со сбитым набок седлом шарахнулся от него. Денис подбежал к Катерине.

Он опустился перед ней на колени, до боли сжались его губы, дергалась щека.

Его лицо было в слезах.

Видел ли он, что тело ее пропахало в снегу дорогу и обнажились осенние листья, а в них прорывалась нежная, зеленеющая трава — не этого, а будущего лета…

Наверно, уже не одни сутки он сидел в избе, взлохмаченный, мутный, в расстегнутом армяке, уставившись в догорающую свечу. Солнечные лучи едва пробивались в оконце. На столе стоял штоф и несколько бокалов, остывший самовар, лежали исписанные листы, обгоревшее перо и иконка, подаренная Катериной.

Денис взял один исписанный лист, свернул его трубочкой, зажег с одного конца и раскурил трубку.

У крыльца Васька Буделек не пускал в избу Бедрягу и незнакомого франтоватого офицера.

— Ваше благородие, к ним нельзя, они в меланхолии, — говорил Васька Бедряге.

— А ну тебя! — Бедряга отстранил Ваську и, кивнув офицеру, взошел по ступенькам.

— Ваше дело, — сказал Васька. — Вылетите турманом оба.

И действительно, как только в дверь постучали и приоткрыли ее — мощный бросок табуреткой заставил гостей засомневаться.

— Входите! — предложил Бедряга офицеру.

— Неудобно, знаете. Вы все-таки свой. Прошу! — попятился было тот, но Бедряга решительно толкнул его, и офицер влетел в избу.

Мутный Денис смотрел на него исподлобья.

— Честь имею представиться, — не давая хозяину опомниться, выпалил офицер, — ротмистр Растегин, адъютант графа Орлова. Его сиятельство имеет неукоснительное указание о вашем вступлении под начальство регулярной армии, а посему рад зачислить вас в свои ряды.

Ротмистр протянул пакет, который Денис не поторопился брать, и взял его Бедряга.

— Извините, ротмистр, за мой вид… — произнес Денис, чуть приподнявшись. — Я нынче не доспал… А, вот оно что… — сказал он, глянув на бумагу. — Я счастлив был бы исполнить повеление его сиятельства, но лишен этой завидной возможности, поскольку спешу в Смоленск по приказу графа Ожаровского, государева любимца…

— Ожаровского? — переспросил Растегин. — Уже встали под его начало?

— Увы, мой друг.

— Ай-ай-ай. А граф Орлов так расположен к вам…

— Я сам к нему расположен. Так и передайте графу, дескать, кончилась вольная жизнь Дениса Давыдова и не сбылась мечта воевать под его водительством.

— Весьма сожалею. Имею честь.

Ротмистр щелкнул шпорами и вышел. Уходя за ним, Бедряга шепотом спросил Дениса:

— Это как понимать?

— Никак.

…На дорогах мело. В метели виднелись фигуры французских солдат, уныло бредущих, закутанных в бабьи юбки и салопы… Снег заметал брошенные на дороге фуры, а из одной из них вывалились горой бронзовые, мраморные и гипсовые, большие и малые бюсты и сделанные в рост фигуры великого завоевателя Европы Наполеона Бонапарта. И тут же валялись медные трубы, в которые резкими порывами задувал ветер. Трубы подвывали. И крутил снег. Мело.

По заметенной дороге неслась тройка, которой правил Попов-Тринадцатый, а в санях была запрокинута небольшая фисгармонь, по разбитым клавишам которой какой-то безумец барабанил нечто похожее на громоподобный, дикарский марш.

— То акафист победный! Православные, ликуйте! — возглашал попик, выглядывая из-под соломы у его ног, и тер замерзший нос.

Сани, ныряя в сугробах, проскочили мимо опрокинутой фуры.

Мело, мело… А в поле и вовсе крутили вихри.

В жарко натопленной избе Денис правил саблю.

Рядом с ним сидел маленький барабанщик.

— Месье, — тянул он уныло, — я вас люблю, месье, но мне плохо.