Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

Яшка исчез, а Денис остановил ее:

— Постой, о деле потолкуем. В мой отряд хочешь?

— Извиняй, ваше благородие, а только мужики мои нынче по своей воле… Да и не скопом тут воевать надобно, а малыми отрядами.

— Ишь ты! Прямо-таки генерал! Как зовут?

— Катерина, — тихо ответила она.

— Вон что… — проговорил он, взглянув на стоящий в углу портрет Катрин.

— Ну я пошла, — вдруг грубовато сказала Катерина и добавила озабоченно: — Про одежу не забудь, ваше благородие. Наших в лесу, думаешь, я одна? Не разберут — кинутся с топорьем… — И быстро вышла.

Лес осенний, притихший… Шагом плелся отряд Дениса. Сонно покачивались в седлах усталые люди, в них не сразу можно было признать прежних ахтырцев: они сняли гусарские доломаны, надели крестьянскую одежду, а за время своих лесных походов обросли бородами, немало было и раненых — у кого перевязана голова, у кого рука на перевязи… И дабы не поддаваться унынию и усталости, Бедряга напевал лихие денисовские куплетцы:

— Ха-ха! — негромким эхом поддержали его гусары.

Еще не пришла пора, когда представление о войне, как о веселых боевых схватках, смешалось с народной бедой и с личной болью, потерями, разочарованиями…

Денис был задумчив.

Поглядывая на своего командира, Митенька Бекетов сказал:

— Со смаком поют! У вас стишок легкий, Денис Васильевич.

— Легкий? Всегда ли это хорошо, Митюша?

Козлетончик Бедряги браво повизгивал:

— Ха-ха! — поддержали его гусары.

Отряд въезжал на окраину Юхнова.

— Бодрее, братцы мои, — сказал Денис, посматривая на свой эскадрон. — Два дня отдыха в цивилизованном обществе!..

Но не успел договорить, как перед ними взорвалось ядро.

— Охренел предводитель! Белый флаг есть?

— Не держим! — сердито отозвался Бедряга.

Васька Буделек мигом сорвал с забора белые подштанники, болтавшиеся на веревке, и, поддев их пикой, поднял вверх.

На площади, куда выходила улица, по которой продвигался отряд Дениса, их поджидала вооружённая группа гарнизонных инвалидов во главе с предводителем дворянства майором Храповицким.

— Сдаются! Мародеры! — сказал он, глядя в медную трубу. — Быть наготове!

Инвалиды взяли ружья на изготовку. Храповицкий поскакал к противнику.

— Кто такие? — победоносно окликнул он. — Сдавай оружие! Знамена!

Денис с улыбкой смотрел на Храповицкого.

— Слышали, что было сказано? Размолочу! — повысил голос Храповицкий. Но по мере того, как он вглядывался в неведомого противника, лицо его меняло выражение, а затем он в изумлении воскликнул: — Денис Васильевич!.. Что за машкерад?..

Он не без труда слез с коня и засеменил к Денису, а тот, тоже спешившись, хохотал, обнимая старика.

— Ну, ну, чуть не перестрелял всех! А мы отдохнуть, готовь ужин, старина, приглашай гостей!..

От девиц с маменьками было тесновато и душно в гостиной предводителя. Слышались возгласы…

— Идут, идут!..

Лизанька с альбомом для стихов в руках бросилась к двери. Дверь распахнулась и — о, ужас! — они вошли, топоча сапогами, гремя саблями… Впереди шел небольшого роста бородатый, черный крепыш, показавшийся ей взъерошенным диким зверенышем, а счастливый Храповицкий говорил:

— Познакомься, дочка. Денис Васильевич Давыдов!

— Вы… Давыдов? — упавшим голосом произнесла она.

Денис склонил голову. Лизанька смотрела на него испуганно, а он, не дав ей опомниться, распорядился:

— Поручик! Мазурку!

Митенька Бекетов словно ждал этого приказа. Подлетев к фортепьяно, со всей силой ударил по клавишам, а Денис подхватил Лизаньку, неловко сопротивляющуюся. Он уже кружил ее, притопывал, припадал на одно колено, увлекал за собой. Он был, как в угаре, совсем позабыв, сколь страшно выглядел, и спохватился лишь тогда, когда увидел, что его партнёрши нет. Она стояла у балконной двери в растерянности.

— Вы устали? Закружил? — разгоряченно говорил он, подбежав к ней. — Но ваши сияющие глаза вдохновили меня! Нет ли гитары?

…Между тем по двору крался маленький барабанщик.

Из ярко освещенных окон доносилась музыка, голосу, смех. Маленький барабанщик достал пистолет и быстро, как кошка, взобрался на дерево. Оттуда он увидел Дениса, который, поставив ногу на стул и смотря на Лизаньку, пел негромким баритоном: