Весело подхлестнул коня и скрылся в кустарнике, а за ним и все исчезли, ровно не было никого. Тишина.
Вдали показался обоз французских фуражиров. Фуры были нагружены мешками с мукой. Гнали еще и с десяток коров. Обоз охранялся вооруженным отрядом. И все это тоже исчезло, как видение…
Спускался вечер. Над рекой, на холмах, появились Денис и хорунжий Попов-Тринадцатый. Оглядывая местность, Денис говорил:
— Ты со своими казачками ударишь отсюда — прямой атакой, в лоб, а я из камышей — в самую середку.
— Правильно! В лоб — это мое дело, — заулыбался Попов.
Местность была холмистая. Тропа спускалась к реке. Вдоль берега кривилась дорога, виднелся деревянный мост.
— Главное что? — душевнейше продолжал разговор Попов: — Чувствуешь ты, Денис Васильевич, казацкую душу, и я за тебя готов в огонь и в воду.
Выпили из одной фляги, которую держал хорунжий.
— За казаков, — сказал хорунжий.
— Гусары тоже не лыком шиты, — сказал Денис.
— Верно! Выпили за твоих!
Опять забулькало, опять передали друг другу флягу.
— Все! Хватит! — сказал Денис. — Завтра бой.
— Плохо ты знаешь Попова-Тринадцатого! Со мной всегда военное счастье, на то я и Тринадцатый! За победу!
— Что она у тебя без дна, бутылка-то?
— Две их!
— А по мне хоть три! — засмеялся Денис.
— Э, да ты черт! — вскричал хорунжий.
— Ладно, чего там, — спокойно отозвался Денис.
Светало. В засаде, придерживая коней, таились Денисовы гусары. Сбоку от дороги спрятались казаки. Выпивка не пошла хорунжему на пользу. Он был угрюм и зол и, погрозив пальцем казакам, прилег невдалеке под кустом.
Приближаясь к месту, медленно двигался обоз французских фуражиров. Ехавшая впереди охрана вступала на бревенчатый мост.
Пригнувшись к коню Денис, сердито говорил:
— Что это казаки медлят? Бедряга, скачи к ним в обход!
Попов-Тринадцатый, с которым всегда было военное счастье, спал сном праведника.
Ждать было нельзя!
— Бог в помощь, работнички! — выкрикнул Денис и вылетел на дорогу, а за ним устремились его гусары. Денис мчался, крутя саблей, навстречу ружейной пальбе. — Скифы мои!..
И скифы не подвели — они налетели вихрем. Денис саблей сбил французского офицера, и началась суматошная сшибка. А в это время по флангу ударил Бедряга, ведя за собой казаков.
— Руби их в песи, круши, хузары! — кричал Денис. Сбил французского вахмистра и прыгнул на фуру с мукой, держа пистолет в одной руке, а саблю — в другой.
Бестолково толкались коровы на мосту, среди фуражиров началась паника. Вспоротые мешки взмыли дымы мучной пыли. Перила деревянного моста рухнули, и кто-то из французов полетел вниз, в речку…
Хорунжий блаженно спал. Шум боя, выкрики, мычание коров, выстрелы долетали до него, но он продолжал спать, блаженно улыбаясь.
И вдруг стало тихо.
Попов-Тринадцатый тотчас проснулся и вскочил.
Конфуз был полный! Он увидел уже совсем мирную картину: выстраивались гусары, и Денис гарцевал возле них, а рядом казаки сгоняли в кучу пленных французов.
Хорунжий направился было к своим, но тут из группы пленных выскочил маленький барабанщик, пронзительно вскрикивая:
— Вив ля франс! Вив льэмператёр! Я не сдаюсь! Стреляйте!
Он чуть не толкнул Попова-Тринадцатого, но тот наподдал ему носком сапога пониже спины, презрительно бросив:
— Не ори, щенок!
Мальчишка зверенышем отскочил от него.
— Вы оскорбили солдата великой армии! Лучше убейте меня!
— А иди ты… — бормотнул Попов, увидев неподалеку Дениса, и побрел к нему, пеший, виноватый.
— Коня хорунжему! — приказал Денис и так посмотрел на него, что тот достал платок и стал в смущении тереть лицо.
— Погонишь пленных в Юхнов, там и проспишься, — безжалостно распорядился Денис. — И по сему случаю завяжи узелок на память.
Попов стал покорно завязывать узелки на всех концах платка.
…По дороге растянулся обоз пленных фуражиров. На некотором расстоянии от него тащился маленький барабанщик…
Безмятежно и тихо было в доме юхновского предводителя дворянства Храповицкого. Кружевные занавесочки висели на окнах, герань и фикусы в кадках украшали гостиную. За фортепьяно сидела Лизанька, дочь предводителя, и негромко напевала романс Дениса, который в недавние дни он пел на балу у Катрин:
Я не ропщу, я вознесен судьбою
Превыше всех! Я счастлив, я любим…
Пела она в упоении, а рядом, благодушествовал ее папенька, Степан Яковлевич, майор в отставке.
Читать дальше