Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

И вдруг оркестр смолк. Танец оборвался. Шум, смех, возгласы смолкли.

В дверях стоял дежурный флигель-адъютант. Сквозняк растворил окна, ветром гасило свечи, ветер вздувал занавеси… И на всю гостиную прозвучал голос флигель-адъютанта:

— Господам офицерам приказано немедленно явиться в распоряжение своих командиров!

В гостиной тотчас произошло общее бестолковое движение. Офицеры, прощаясь, торопливо пристегивали сабли, шли к выходу. В этой толкучке Дениса неожиданно придержал Болховской.

— Милостивый государь, ежели вы не считаете себя оскорбленным, то оскорбленным почитаю себя я!

— Отлично! — вспыхнул Денис.

Еще чуть брезжил рассвет, но дуэлянты уже заняли боевые позиции. Оба они сверкали золотом — кавалергард Болховской и гусар Денис Давыдов.

Денис, скрестив руки, встал боком к противнику. Болховскому принадлежал первый выстрел, и он не спеша стал приподнимать пистолет. Он целился тщательно, а Денис, словно корректируя его, иронически цедил:

— Надо бы чуть левее… Чуть ниже…

Болховской заметно нервничал. И наконец — выстрел!

Эполет на левом плече Дениса рвануло, и Денис невольно подался вперед.

— Все! — буркнул он, упрямо и зло сжав губы.

— Стреляйте! — выкрикнул Болховской.

Денис чуть сощурился, внезапно задумавшись.

— Стреляйте! — уже нетерпеливо крикнул Болховской.

Денис посмотрел на него и сказал:

— Я думаю, что по нынешним временам ваша жизнь, князь, равно как и моя, нужны для более важного дела. — Он сказал это строго и серьезно и бросил пистолет Митеньке.

— Эти шалости мне известны! — вскипел Болховской.

— Мне не до шалостей! Будем живы — встретимся после войны!

И Денис, резко повернувшись, покинул поляну и подошел к коням, которых сторожил его вестовой Васька Буделек. Он стоял у стремени, как положено, готовый помочь командиру. Но тут перед Денисом вырос Эйхен. Он улыбался.

— Надеюсь, вы закончили свои дела, Денис Васильевич? — и тонкие губы Эйхена вытянулись в ехидную ниточку.

— Так точно, барон.

— Поручик Троицкий! — позвал Эйхен, и в тот же миг из кустов появился поручик. — Проводите арестованного на гауптвахту. Вы не возражаете, Денис Васильевич?

— О, нет, напротив, барон.

Эйхен посмотрел на поручика. Тот мялся.

— В чем дело, поручик?

— Гауптвахта сгорела, барон.

Эйхен недоуменно повел бровями.

— Черт побери! Тогда суньте его куда-нибудь к монахам!

Денис вскочил в седло и, повернувшись к поручику, сказал:

— К монахам, так к монахам! Я к вашим услугам, поручик.

По сырому сводчатому коридору монастырского подземелья шел согбенный иеромонах. Он не сразу услышал возгласы, показавшиеся ему стоном, и, услыхав, остановился и прислушался.

— Ах, страдалец, господи… — Он тяжело вздохнул и подошел к низкой двери. Оттуда слышались выкрики:

— Давай, снимай! Снимай, коли проиграл!

Это кричал разгоряченный Денис. Один из монахов покорно стягивал с себя рясу. Двое других сидели за столом, один из них лихорадочно пересчитывал ассигнации.

— Грех-то какой, господи, — шептал первый монах. — Я дал обет не раздеваться.

— Но ты дал обет молчания, — отвечал другой, который, по-видимому, был в выигрыше и жаждал продолжения игры.

— Бес попутал, бес попутал… Сорок лет не играл…

— Кому карточку? — блестя глазами, перебил его Денис, отбросив выигранную рясу и тасуя карты. — Ты веруй, веруй и отыграешься!

Все склонились над столом. С суеверной осторожностью три монаха приоткрывали полученные карты. Накал страстей уже был полный, но в этот момент появился иеромонах.

— О, господи… — прошептал он и вскинулся на Дениса: — Искуситель! Тебя приютили, а ты…

Он только взглянул на монахов, и те заспешили к двери. Особенно тяжело было полуголому, оставшемуся без рясы. А Денис смиренно склонил голову перёд иеромонахом и перекрестился:

— Мой грех. Прости их, святой отец.

Иеромонах сдержался, как и подобает пастырю, привычным жестом благословил его, пробормотав: «Бог простит, бог простит», — и сунул ему в нос волосатую руку для поцелуя.

В горнице Кутузова на полу была разложена карта, по углам ее стояли шандалы с оплывшими свечами, бросая тусклый, неровный свет. Кутузов, сидевший в кресле, сосредоточенно склонился над ней, а позади него было темно, лишь в дальнем углу еле мерцала лампадка у большой иконы.

В дверях бесшумно появился монах, подлил масло в лампадку.

— Ваша светлость, выслушайте меня, — негромко сказал монах голосом Дениса.