Сесил Рот - Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции

Смерть сводного брата от чумы в Анконе, в то время, когда Леоне отправился его навестить, положила конец всем надеждам на восстановление фамильного состояния. Молодому студенту пришлось самому зарабатывать себе на жизнь уроками — хотя он от всей души ненавидел такое занятие — в одной семье в Монтаньяне. В 1590 году состоялась его помолвка в Венеции с кузиной Эстер, в которую он был влюблен. Неудачи продолжали его преследовать. Невеста умерла перед самой свадьбой, и он вынужден был жениться на ее сестре Рахили, которая ему, как кажется, никогда не нравилась. 6 декабря 1591 года умер его отец, и он некоторое время пытался заниматься торговлей. Результаты нельзя было назвать обнадеживающими, и через несколько месяцев Леоне да Модена оставил попытки торговать и уехал в Венецию. Отныне с этим городом была связана вся его деятельность, за исключением коротких интервалов, до самой смерти. Ни один другой город так не привлекал его. Он много раз уезжал в другие места, иногда с намерением там обосноваться; но всегда возвращался в город в Венецианской лагуне, в грязное гетто, в котором он стал такой знакомой фигурой.

По прибытии в Венецию Леоне да Модена зарабатывал на жизнь преподаванием. Спустя короткое время его пригласили проповедовать в синагогу. Его проповеди нравились всем, слава ширилась. До конца жизни в гетто его считали настоящей звездой. Иногда по субботам он проповедовал на три или четыре темы. В мире неевреев его имя также было широко известно. Обычные горожане, патриции, послы, принцы крови и даже монахи и священники толпами ходили его послушать. Однажды, когда Леоне да Модена произносил перед смешанной аудиторией речь в память одного выдающегося ученого, он призвал собравшихся пожертвовать средства на приданое для дочери покойного. Его красноречие оказалось столь убедительным, что пожертвования потекли рекой, и через несколько минут удалось собрать 500 дукатов. Некоторое время спустя Леоне, по своему обыкновению, посетил службу в церкви Святого Иеремии, где с удивлением услышал подробный рассказ о случившемся как о выдающемся примере благотворительности. Об этом рассказал священник, который присутствовал в синагоге. На присутствовавшего в церкви раввина указали как на героя происшествия. В 1625 году Модена стал кантором в Испанской синагоге и официальным кантором венецианской общины. За некоторое время до того его сделали хазаном, или кантором, итальянской общины. На этом посту он пробыл до самой смерти. Вскоре после его приезда в Венецию Калонимус Бельградо, богатый меценат, учредил домашнюю академию, в которой Модена регулярно читал лекции. На самом деле он не был профессиональным раввином — такое в Венеции того времени было неведомо. Но его мнением по разным вопросам регулярно интересовались во всей Италии. В основном его спрашивали о талмудическом праве, к которому он, по своему обыкновению, относился весьма снисходительно; он же образовал одну из раввинистических комиссий общины, в которой позже стал старшиной.

Наряду с этими многочисленными обязанностями Модена вынужден был зарабатывать чем придется. Он не мог себе позволить слишком привередничать. Сам он перечисляет не менее двадцати шести профессий, которыми занимался, по большей части безуспешно, на том или ином этапе своей пестрой биографии. Главным образом он зарабатывал благодаря официальным должностям проповедника, учителя и кантора в различных венецианских синагогах. Помимо того, у него имелся целый ряд разнообразных источников дохода. В какой-то период жизни он считался в гетто модным наставником как для детей, так и для взрослых. В этом качестве он иногда преподавал не только иврит и иудаику, но и светские предметы, в том числе музыку и танцы. Он обучал сложностям древнееврейского языка многих видных неевреев, в том числе и ряд зарубежных гостей, с которыми он занимался также и итальянским языком. Устойчивый доход приносила продажа опубликованных им книг. Некоторые из его трудов пользовались значительным успехом. Благодаря умело написанным посвящениям важным особам он рассчитывал на небольшое вознаграждение; правда, иногда у него имелись основания жаловаться на скупость покровителей. Помимо этого, он, ничуть не стесняясь, сочинял речи для богатых честолюбцев, мечтавших стать учеными. Он профессионально составлял письма; к нему приходили те, кому нужно было сочинить послание в цветистом стиле на древнееврейском языке. Выступал он и в роли печатника и корректора — последняя роль особенно важна, так как власти распорядились нанимать в качестве наборщиков только неевреев. Он сочинял оды к свадьбам и прочим семейным праздникам — на итальянском и на иврите, за что ожидал благодарности от польщенных героев. Если требовалось, он сочинял рифмованные эпитафии, по моде того времени изобиловавшие аллитерациями. Около сотни таких эпитафий на кладбище Лидо принадлежат его перу. Иногда он исполнял роль клерка, если кому-то нужно было составить завещание или сделать официальный перевод с иврита. Он писал комедии и ставил их на сцене. Он был секретарем в нескольких общественных организациях гетто. Иногда чем-то торговал. Время от времени успешно занимался сватовством. Делал амулеты, в которые сам едва ли верил (хотя написал о них трактат), и даже учил этому искусству других. Время от времени он опускался до откровенного попрошайничества. Его очень занимала деятельность музыкальной академии в гетто; он стал ее душой.