Софья Радзиевская - Рам и Гау [Повесть об обезьянолюдях]

Объятые ужасом перед грозной опасностью, люди невольно продолжали следить за приближением антилоп — уже чужой добычи. Антилопы неслись, как ветер. Они двигались плавными скачками и, взлетая в прыжке, поджимали ноги, точно плыли над высокой густой травой. Ближе, ближе…

Однако люди не ожидали их, осторожно, бесшумно, они пятились назад, к деревьям с низко опущенными ветвями. Там, на ветвях, они подождут, пока лев насытится и уйдёт. Может быть, от крупной антилопы что-нибудь останется…

Но вот пугливые антилопы что-то почуяли: как по команде, они взлетели в последнем прыжке, но не вперёд, а прямо вверх. Каждая опустилась на то же место, с которого прыгнула — как раз у куста, за которым билась кисточка львиного хвоста. Их вожак высоко поднял голову, длинные рога его, как две пики, устремились вверх.

Люди замерли. Охотничья страсть заставила на минуту забыть об опасности, угрожавшей им самим. И тут огромное жёлтое тело взвилось над кустом. Светлое брюхо сверкнуло в полёте, точно грудь чудовищной птицы. Но вожак антилоп не успел или не захотел отпрянуть. Острые колья-рога приняли на себя всю тяжесть падающего зверя. Тупой мягкий удар — и два золотистых тела распластались на примятой траве. Антилопа не пошевелилась. Лев слегка судорожно дёрнулся, поднял тяжёлую голову, но тут же уронил её на спину жертвы и затих. Лёгкий стук копыт испуганного стада замер вдали.

Поражённые, мужчины долго стояли в неподвижности и молчании. Наконец Руй оглянулся, вздохнул глубоко, будто сбрасывая с себя тяжесть, и издал тихий крик, означавший «мёртвый».

— Мёртвый! — повторили охотники и придвинулись ближе. — Мёртвый, мёртвый! — восклицали они, радостно удивляясь.

Сомневаться не приходилось: острые рога антилопы нечаянно пронзили насквозь сердце грозного льва. Победитель и побеждённый, оба были мертвы.

Удивление, страх, дикая радость избежавших смертельной опасности людей — всё смешалось в их криках и прыжках. Орда кинулась к добыче. Лев — предмет ужаса и ненависти — лежал перед ними неподвижный, неспособный причинить им зло. Люди дёргали его за хвост, рвали усы, садились верхом и барабанили пятками по бокам. Молодой Кас раскрыл львиную пасть и дёрнул за язык. Голова льва качнулась, пасть закрылась от собственной тяжести, зубы сдавили руку храбреца. С отчаянным воплем он вырвал руку и кинулся к ближайшему дереву. В следующую минуту деревья были облеплены мохнатыми коричневыми телами.

Суматоха быстро разъяснилась. Люди с гоготом спускались обратно на землю, потешаясь над собственным страхом. Только раздражённый Руй, свирепо рыча, закатил бедному Касу пощёчину. Тот взвыл от боли, и орда ещё больше развеселилась.

Однако еда важнее веселья. Лев и антилопа быстро превратились в груду мяса и костей. Дымящиеся куски валялись на траве — хватай, кто хочет. Женщины на этот раз могли не ждать, когда мужчины наедятся — на обильном пире нет места скупости. Маленькая Си приняла великолепный кусок из рук Руя, и женщины уже не удивлялись.

На счастье, лев, очевидно, был одиночкой, и потому за кустами не пряталась львица в ожидании своей доли добычи.

Отяжелевшие от обжорства, люди лениво забирались ночевать на деревья. Никто не додумался захватить оставшееся мясо с собой для утренней трапезы. Его доедят ночью шакалы и гиены.

Гау веселился, ел мясо и лакомился мозгом вместе со всеми. Но когда сумрак начал спускаться на землю, он вдруг вскочил и, быстро шагая, взобрался на небольшой пригорок. Оттуда виднее была далёкая струйка дыма.

Он смотрел до тех пор, пока кто-то осторожно не тронул его за локоть. Гау проворно отскочил и замахнулся палицей, чтобы встретить опасность лицом к лицу, но тут же удивлённо опустил руку: около него стояла маленькая сухая фигурка. Мук!

Старик показал на далёкую струйку.

— Огонь, — сказал он тихо. Умные старые глаза дружелюбно взглянули в лицо вождя.

— Огонь! — повторил Гау и вздохнул с непонятным облегчением. Если бы он умел осмыслить свои чувства, то понял бы: стало легко потому, что нашёлся человек, который ему сочувствует.

Они ещё постояли, глядя, как тает в сумерках далёкая струйка, и спустились с холма, настороженно осматриваясь и прислушиваясь: не годится людям бродить по земле с наступлением ночи. Они поспешили к деревьям, на которых уже устраивалась на ночь орда. Все были очень сыты, и потому ничто не смущало их и не тревожило.