Софья Радзиевская - Рам и Гау [Повесть об обезьянолюдях]

Нужно было решаться. Горячая вода ручья пуста: ни рыбы, ни ракушек. На каменных стенах — ни пучка съедобной зелени. Голод сжимал желудки. Путь на равнину закрыт, остаётся ещё один — вверх по ущелью…

Гау больше не колебался. Тихий возглас, взмах руки — и тёмные тела зашевелились бесшумно, как тени. Люди орды заскользили с одного уступа на другой, цепляясь за малейшие неровности в каменных стенах, точно огромные коричневые насекомые. Спуститься вниз они не решались: слишком близко уродливая чёрная голова, слишком чутки безобразные уши носорога. С каждым шагом люди удалялись от выхода на равнину. Сердца их были полны страха, желудки пусты. Третьего пути не было.

Где-то глубоко внизу послышался гул. Он становился всё громче, к нему присоединился грохот камнепада. Камни неслись сверху, прыгали по выступам стен и обрушивались в ручей. Наконец раздался удар, от которого дрогнули стены ущелья: огромная скала у входа зашаталась и рухнула, преградив выход на равнину. Грохот её падения оглушил людей. Они упали лицом на камни и лежали, не чувствуя ожогов — вода взлетала горячими фонтанами от ударов падающих глыб. Носорог был забыт.

Однако больше лежать было невозможно: перегороженный скалой, ручей быстро вздувался, пенился и вскоре заполнил ущелье во всю его ширину. Он превратился в озеро, и уровень воды быстро поднимался.

— Вверх! Вверх! — Ослеплённые брызгами, оглушённые грохотом, люди орды теперь карабкались, прыгали, увёртывались от догонявшего их снизу потока.

Рам мчался вместе со всеми. Он спотыкался и падал чаще других, потому что хватался за скалы одной правой рукой: левая крепко прижимала маленькое тельце, беспомощно повисшее на его плече. Он бежал и плакал от ужаса перед тем, что творилось вокруг. Но ему и в голову не приходило сбросить живую ношу.

Своего голоса Раму не было слышно. Не слышно было даже шума воды. Но она поднималась быстро и неотвратимо. Остановиться на бегу хоть на минуту — значило погибнуть в водовороте. И люди не останавливались. Несущиеся сверху камни по чистой случайности не погубили ещё ни одного из них, пока они потеряли только тех, кого раздавил носорог. Но силы оставляли людей, они чувствовали: победителем в беге на скорость останется вздыбившийся, ошалевший поток, если только не случится чудо…

И чудо случилось. Мощный удар снова потряс скалы, стены ущелья разошлись, точно сделанные из мягкой глины. Дно его превратилось в бездонную пропасть, и в ней, крутясь и пенясь, исчезала вода. Теперь она водопадом низвергалась в пропасть, зиявшую под ногами застывших на обрыве людей. К счастью, все они оказались на одной стороне ущелья. Окажись они по обеим сторонам провала — им бы уже никогда не соединиться.

Люди орды не знали, сколько времени они оставались на выступах скалы, словно птицы рассеянной стаи. Но не было у них крыльев, чтобы спастись из этой каменной темницы.

Стены продолжали ворчать и вздрагивать, но грохот уже отдалялся, будто уходил в глубь потревоженной горы. Дым наверху её превратился в мощный столб и всё плотнее закрывал кусочек неба над ущельем. Начало темнеть. Вдруг Гау схватил за руку Мука, лежавшего возле него без сил.

— Огонь! — сказал он тихо, кричать и у него не было мочи.

Мук повернулся. Дымный столб не растаял, как обычно, в темнеющем небе. Он ярко светился: громадные языки огня играли в его толще и выбивались наружу.

— Огонь, — отозвался старик и приподнялся на локте, точно это слово придало ему силы.

— Огонь! — повторил детский голос.

Это был Рам. Он тихонько перебрался на площадку, где стоял вождь, и бережно положил рядом с Муком спасённую девочку. Измученная страхом и бегством, Кама спала, но и во сне вздрагивала.

Сам Рам был измучен не меньше, но сейчас он об этом не думал. Маленькие глаза его радостно сияли. Среди всех обессиленных, голодных людей эти трое были способны уже почти по-человечески мечтать, забывая ужас своего положения.

Огонь по-прежнему оставался их мечтой.

Остальные люди орды, понемногу тоже собрались на площадке, где стоял Гау. На тесноту не жаловались, наоборот, жались друг к другу. От этой близости становилось немного легче. Чужие мохнатые спины, казалось, защищали не только от промозглой сырости ущелья, но и от непредвиденных опасностей. Так — кто сидя, кто лёжа — люди провели над бездной вечер и ночь. Утро не принесло утешения: ручей, висевший серебряной ниточкой так близко, был для них недосягаем. Жажда и голод мучили всё сильнее, но на голом камне ни пищи, ни воды не было. Дети плакали не умолкая, мужчины сердито на них огрызались.