Это решение, едва не стоило Великому Гроссмейстеру его трона. Капитул воспротивился решению Магистра и даже попытался свергнуть того. Но, будучи опытным политиком, Герзе умел убеждать не согласных с его решениями. Кого — словами, кого — застенками и острой сталью. Собрав вокруг себя единомышленников, он подавил мятеж и заставил орденское большинство принять Торуньский Мир.
В данной ситуации это был единственно верный ход — лишь отказ от части владений и принятие вассальной зависимости, могли уберечь Орден от полного разгрома. И Орден спасся, перенеся свою столицу в Кенигсберг, склонил голову перед Польской Короной, хотя и тяжело дался такой поклон гордым тевтонским воителям.
Надев маску смирения, они затаили в душе черную злобу на Польшу и ее Владык, лишивших Орден былого величия. Под спудом внешней кротости тлел мстительный огонек, ждущий своего часа, чтобы вырваться на волю, обращая польские города и крепости в пепелища.
Сознавая это, Корибут придавал особое значение дружбе Унии с Великим Княжеством Московским. Сам литвин, потомок удельных Князей, служивших еще Витовту и вынужденно принявших католичество, Жигмонт понимал, что лишь совместными усилиями славянские государства смогут перекрыть дорогу на восток алчному германскому зверю.
Если бы не спор за южные земли, Московия давно бы заключила с Польшей военный союз против турок, и война с басурманами на юге не была бы так опасна для Королевства.
Корибут не мог простить себе неудачу в своей дипломатической миссии, но возможно ли было вообще склонить Московского Государя к совместным действиям в борьбе против Султаната?
Военная добыча, вероятная при разгроме турецких войск, не слишком интересовала Ивана Третьего, уверенного в том, что сражаться на сей раз придется не с цветом Османского воинства, а с ордами свирепых и стойких в бою, но, увы, бедных, янычар.
Отдать ему хотя бы часть южных земель в обмен на военную помощь Ян Альбрехт не согласился бы — он все еще надеялся своими силами укротить сей свободолюбивый край.
Едва ли кто-нибудь смог бы убедить Ивана Третьего в том, в чем так и не удалось убедить Корибуту. Но неудача щемящей занозой засела в сердце королевского посланника, привыкшего добиваться успеха на переговорах.
Она преследовала Жигмонта даже во сне, посему Князь проснулся в самом мрачном расположении духа. Жаровня с древесным углем, согревавшая ночью его пристанище, давно погасла, и сквозь меховой полог в шатер пробрался утренний мороз.
Жигмонт кликнул молодого московского боярина, сопровождавшего его до польской границы, но того в шатре не оказалось. Князь натянул сапоги, накинул на плечи тяжелую шубу с бобровым воротником и выглянул из шатра.
Разбуженные Дмитрием воины уже готовились выступать в путь: сворачивали шатры, чистили оружие, выводили из больших, утепленных палаток отдохнувших за ночь лошадей.
Их было всего тридцать человек: пятнадцать дворян — ленников Бутурлина и столько же шляхтичей Корибута, одетых и вооруженных по обычаям того времени.
Под теплыми зипунами и шубами у московитов скрывались кольчуги, а у поляков — стальные латы, напоминающие облегченную броню немецких рыцарей. Головы русичей покрывали плосковерхие мисюры и наплешники, шляхтичей — широкополые колпаки-капелины, ярко блестящие под лучами зимнего солнца.
Остальное вооружение у тех и у других было похожее. Короткие копья-сулицы, клевцы и топорки на поясах, привешенные к седлам или заброшенные на ремне за спину, круглые щиты. Были и различия: дворяне Бутурлина, все как один, ходили с кривыми татарскими саблями, поляки предпочитали им прямые мечи.
У самых метких воинов Корибута к седлам были приторочены дальнобойные самострелы, москвичи же довольствовались большими татарскими луками, к каждому из которых прилагалось по сотне оперенных стрел в расшитых бисером колчанах.
Запасы древесного угля для жаровен и сами жаровни сборный отряд вез на восьми вьючных лошадях вместе с пожитками и свернутыми шатрами.
Пока воины готовились к отъезду, Дмитрий тоже не терял зря времени. Жигмонт застал его за воинскими упражнениями. Раздетый, несмотря на мороз, до пояса, московит отрабатывал с двумя саблями технику боя, именовавшуюся на Руси Мельницей. Легкий пар шел от его разгоряченного тела, звонко свистели, описывая вокруг Дмитрия сияющие петли и круги, кривые сабельные клинки.
Приближаясь к Дмитрию со спины, Корибут невольно им залюбовался. Как и большинство литвинов, он не любил саблю, предпочитая ей тяжелый боевой топор или булаву, но то, что выделывал с саблями московит, казалось чудом.
Читать дальше