Луи Буссенар: Беглецы в Гвиане

Робинзоны спаслись от страшной смерти. Нужно было принять меры к тому, чтобы это не повторилось. Присутствие таинственной личности, являвшейся под видом то пастора, то офицера, то англичанина, заставляло опасаться дальнейших сюрпризов.

Человек, так искусно переодевавшийся и обнаруживший столько энергии и ловкости, не мог быть заурядным преступником. Ясно было, что он стремится овладеть прииском и не отступит ни перед чем ради достижения своей цели. Последний его поступок — то, что он ухитрился проникнуть в самый центр неприятельского лагеря — доказывал, что этот человек искусен во всевозможных хитростях и что он в своих коварных выдумках неистощим.

Европейцы невольно содрогались при мысли о том, что через несколько часов могли очутиться в полной власти злодея, который, подсыпав им чего-нибудь усыпительного, перерезал бы со своими помощниками их, абсолютно беззащитных.

Такое положение не могло далее продолжаться. Надо было положить всему этому конец.

Робинзоны устроили нечто вроде военного совета, на котором было решено собрать всех людей, на которых можно положиться, и, сформировав несколько отрядов, идти походом на неприятеля.

Немедленно приступили к исполнению задуманного и первым делом вызвали с плантации индейцев-эмерильонов, которые с большой охотой откликнулись на призыв. Поход доставлял им неожиданное развлечение.

На следующий день с прииска сбежало двадцать или тридцать рабочих, преимущественно негров, перед бегством испортивших машину. Робен распорядился отправить за ними в погоню своих индейцев, из которых составлен был первый отряд для задуманной экспедиции.

Индейцы настигли негодяев в лесу, и между ними произошла кровопролитная битва, в которой эмерильоны остались полными победителями и вернулись к Робену с обычными своими трофеями: скальпами и отрубленными головами.

После такой решительной меры рабочие на прииске притихли, тем более что подозрительных элементов между ними уже почти не оставалось. На другой день Робен предполагал выступить в поход против виновника всех смут, но тут случилось событие, которое ускорило развязку само собой, без участия робинзонов.

Настала ночь. Было около одиннадцати часов. Вдруг со стороны приисковой плотины показались какие-то ярко-красные огни, заревом осветившие деревья по краям золотого поля.

Две сторожевые собаки робинзонов, Боб и Матаао, подняли зловещий вой. Робинзоны, уже улегшиеся было спать, поспешно вскочили, вооружились и выбежали на веранду, готовые отразить всякое нападение.

Валлон пошел в хижины рабочих, расставил часовых, выставил впереди три пикета и объявил рабочим, чтобы они готовились к выступлению.

Зарево между тем становилось все ярче и ярче. Очевидно, горели смолистые вещества. Окрестность осветилась, как днем.

Послышались три громких удара и гулко разнеслись по прииску. Затем раздался такой ужасный крик, от которого замолчали даже ягуары, завывавшие в лесу. Затем опять три удара и опять такой же крик, крик совершенно нечеловеческий.

Нужно было иметь бесстрашие робинзонов, чтоб не испугаться этих ужасных звуков.

Первым заговорил Робен:

— Нас сближает с нашими врагами неожиданный случай, быть может, единственный в своем роде, — сказал он. — Рабочие, которые у нас остались, народ вполне благонадежный, на них можно положиться. Поэтому я предлагаю следующее. Пятьдесят человек под командой Андрэ и Шарля пусть охраняют дом, а я с господином Валлоном, Анри, Эдмондом и Эженом, а также Ломи, Башелико и еще пятьюдесятью рабочими выступлю в поход. Мы пойдем осторожно, тихо; дорогу будет нам показывать Матаао, а Боб останется дома. Экспедиция будет вполне безопасной ввиду нашей многочисленности и превосходства нашего вооружения.

Действительно, у европейцев были превосходные винтовки Ваттерли-Гинара, самозаряжающиеся коническими пулями. Шарль привез их из Европы больше десятка.

Отряд выступил под командой Робена, следуя знакомой дорогой, освещенной теперь, как днем, таинственным заревом.

Через полчаса отряд дошел до леса и спрятался за деревьями на опушке.

Робен и его люди увидели на лесной поляне зрелище, которое потрясло их до глубины души.

На поляне, сразу же за опушкой, были симметрично расположены квадратом четыре костра из древесных ветвей. Костры горели ярким пламенем. В центре квадрата, на небольшом возвышении, стоял старик-индеец громадного роста, совершенно седой. Его длинные белые волосы падали на плечи и резко обрамляли энергичное, свирепое лицо, искаженное в эту минуту нечеловеческим гневом. Его богатырское восьмидесятилетнее тело с упругими, выдающимися мускулами блестело на огне, точно позолоченное. Старик был совершенно гол. У ног его неподвижно, как трупы, лежали пятеро индейцев, таких же голых, как он, и с таким же золоченым телом. Шестой индеец стоял перед стариком, низко опустив голову, в глубоко почтительной позе.