Алексей Сергеев - Стерегущий

Володя Менделеев был свободен от вахты. Исполнилась, наконец, заветная мечта друзей вместе на одном корабле отправиться в дальнее плавание.

Неожиданно на корабль приехали проститься с Володей сначала Дмитрий Иванович из Петербурга, потом Феозва Никитична из Ораниенбаума. Они прошли в каюту сына и пробыли там часа два, но Сергеев не мог побыть с ними, потому что вахта его не кончилась.

И только когда Менделеевы уезжали, Сергееву удалось проводить их до трапа по палубе. Прощаясь, Феозва Никитична растроганно произнесла:

— Дайте, голубчик, и вас я благословлю на путь дальний, на жизнь новую, неизвестную…

И было в ее голосе столько затаенного горя и рвущейся наружу теплоты, что к горлу Сергеева подступил ком. Он растерянно взглянул на Дмитрия Ивановича, на Володю и, поспешно сдернув фуражку, припал к теплой женской руке.

— Ну, поцелуемся и мы, — сказал Дмитрий Иванович, придерживая рукою поднятый воротник пальто, отбиваемый назад резким ветром, и, когда целовал, прошептал Сергееву на ухо: — Прошу, поберегите Володю. Из-за девицы беспутной совсем полоумный стал.

Потом наступило молчание. Каждый из стоявших у трапа словно думал о чем-то своем, опустив глаза или смотря в сторону, и чувствовалось, что все ждут чего-то внешнего, постороннего, что помогло бы возвратить нарушенное душевное равновесие.

Ветер крепчал. Волны, подымавшиеся все выше и выше, с шумом разбивались о борта корабля. Остановившийся около Володи вестовой передал ему записку старшего штурмана: «Владимир Дмитриевич, по моим наблюдениям, надвигается шторм. Посоветуйте вашим многоуважаемым родителям переждать его в Кронштадте, иначе их на переходе от Котлина до устья Невы здорово потреплет».

Володя молча передал записку отцу. Дмитрий Иванович прочел, воскликнул:

— Феозва Никитична! Едем, едем скорее. Мы не посейдоны, чтобы укрощать бури, а люди еще не научились этого делать.

Менделеев ступил на трап. Там его подхватили под локти фалрепные [2] Фалреп — трос, заменяющий поручни у выходного трапа; фалрепный — матрос, посылаемый с вахты подать фалреп. и, передавая с рук на руки, помогли перебраться на мотавшийся у трапа паровой катер. Володя сам помог матери спуститься вниз.

Потом отсвистали фалрепных наверх, и Сергеев долго смотрел в бинокль на прыгающий в волнах катерок, деловито попыхивавший то черным, то белым дымком.

Деликатное покашливание вестового заставило Сергеева оборвать свои воспоминания. Он отложил в сторону альбом с фотографиями и оглянулся на приоткрытую дверь.

— Якись адмирал с барыней до вашего благородия заихалы, — вполголоса доложил матрос.

Сергеев торопливо провел платком по глазам, одернул тужурку и вышел в гостиную.

— Михаил Павлович! — изумленно воскликнул он, увидев адмирала Моласа, приветливо улыбавшегося ему. — Вас ли я вижу?

— Если видите, то к вашему удовольствию не только меня, — ответил Молас, кивая на свою спутницу.

Рядом с ним стояла высокая, статная женщина с тонким, строгим лицом и таким же строгим выражением глаз. Александр Семенович почтительно и выжидающе поклонился ей.

— Знакомьтесь, — сказал адмирал, — Таисия Петровна Кадникова — ассистент доктора Акинфиева. Михал Михалыч просил передать, что вашу вчерашнюю цидулку получил, но сможет заехать лишь в конце дня. Половина Петербурга больна «испанкой», и он врачует теперь своих пациентов, имевших несчастье заболеть раньше вас. Чтобы не оставить вас без неотложной помощи, Михал Михалыч, пользуясь тем, что я от него направился прямо к вам, попросил Таисию Петровну пока заменить его.

— Бесконечно признателен, — еще раз поклонился лейтенант, пожимая протянутую ему узкую женскую руку в черной лайковой перчатке. — Боюсь только, что я уже совершенно здоров.

— Вчера были больны, а сегодня здоровы? Сомнительно. Болезнь в одну ночь не проходит, — чуть усмехнувшись, произнесла Таисия Петровна.

Голос ее, звучный, низковатого тембра, лейтенанту понравился, но тон позабавил: суховатая, назидательная солидность не вязалась со слишком моложавым, даже юным обликом говорившей.

— Сегодняшняя ночь была для меня подведением итогов очень долгого пути, — слегка подтрунивая над собой, оправдывался Сергеев.

— Пути-и, — неопределенно протянула Таисия Петровна, пристально оглядывая его чуть прищуренными глазами, и лейтенант вдруг заметил, как красив у молодой женщины извив черной брови, как чист и изящен рисунок ее лба и носа. — Откуда же и куда путь?