Алексей Сергеев - Стерегущий

Каждый день водила бабушка Сашутку в лес. Густая тень лежала на тропинке, на мягкой, в осеннем цветении траве. Солнце с трудом пробивалось в гущу, высвечивая листья лип и кленов. Упрямо поднимались кверху, расправляя могучие кроны, дубы и вязы, тополя и яворы. По-солдатски надежно загораживали вход в чащу вытянувшиеся во фронт сосны.

Бабушка знала в лесу все: и куда лучше идти и как называются различные травы, цветы, деревья…

В лесу они собирали сосновые шишки, и бабушка учила:

— Эти не бери, старые, пустые. Люди тоже есть такие. Живут, живут и не знают, для чего живут, для чего жили. Брось, брось, видишь пустая, прошлогодняя, семена из нее уже повысыпались.

Бабушка пренебрежительно отбрасывала в сторону не понравившуюся ей шелуху, и сама легко наклонялась, быстро собирая плотные, коричневые шишки.

— Эти хорошие. Видишь, семян сколько. Высокие сосны из них повырастут, как раз для мачт. А пока подрастать станут, будут шуметь, шептаться промеж себя о своем, о заветном, и не вспомнят, что ходили тут бабушка с внуком, и не загрустят, не поплачут, что обоих давно уж на свете нет. А придет время, и самих их срубят и мачтами на кораблях поставят. Всколыхнутся около них белые паруса, вздутые ветром, и помчат сосны корабль в сторону чужедальнюю, тоскуя о земле родной, навеки покинутой…

Последний раз приезжал Саша Сергеев погостить туда уже из корпуса. Все лето жил, как в чудесном сне, но перед самым отъездом в Питер простудился на рыбной ловле. Доктор сказал, что ехать пока и думать нельзя. Захолодало сразу же после успения. Ранняя осень давала переменчивые дождливые дни. То надвигались тучи, и лил густой теплый дождик, то они проплывали к морю, и небо делалось ясно-синим, словно летом. Днем через белые пушистые облака не раз и не два проглядывало солнце, освещая далекие горизонты, омытые дождем кусты и деревья, наново зеленевшие невспаханные поля и вытоптанный луг. К покрову снова приехал доктор, осмотрел Сашу, разрешил ехать. Остался ужинать. Пил с дедушкой ром и вспоминал с ним парусный флот, жалея об уходящей его красоте. Дедушка, грозно поглядывая на Сашу, говорил:

— Какие теперь моряки! Чего доброго, они через полсотни лет не по воде — по воздуху плавать начнут!

Никитин, подав Саше тарелку с голубцами, тяжело вздохнул:

— Ешьте, в вашем Питере таких не дают!

И Саша ощутил в его голосе ласку и грусть. После ужина бабушка играла на клавесинах «Уймитесь, волнения страсти» и марш из «Фауста», а потом прикладывала к глазам платок.

Когда надо было ложиться спать, половину окна у себя в комнате Саша оставил открытой. Всю ночь шел дождь, мелкий, неугомонный, и Саша под его звуки вписал в свой дневник, что ему жаль уезжать отсюда, но он едет, потому что нужен отчизне, которой готов отдать все, что имеет, даже жизнь.

День спозаранку выдался серый. Шумел ветер, сбивая с мокрых ветвей остатки желтых и красных листьев. Тепловатая сырость перенасытила воздух. Влага оседала на Сашином форменном пальто, на поднятом верхе экипажа, на лошадиных наглазниках. Над ожидающим экипажем с противным карканьем пролетали и кружились вороны, на кожаный верх с легким капельным стуком падали с соседней сосны намокшие шишки.

Лошади застоялись, кучер стал объезжать их вокруг двора. У ворот дорогу перебежала черная кошка. Кучер полоснул по воздуху кнутом, яростно выругался.

— Плохая примета — пути не будет!

Вышедший на крыльцо Никитин грозно нахмурил лицо, закричал на кучера:

— Ты что ж это при господах ругаешься? Линьков захотел? — И, обращаясь к Саше, другим, мягким голосом сказал: — Насчет кучеровой кошки не обращайте внимания. Суеверие сухопутной необразованности!

А когда все уже попрощались и оставалось только сесть в экипаж, бабушка еще раз обняла Сашу на крыльце и, прижимая его голову к шерстяной кофточке собственной вязки, опечаленно шептала:

— Ну вот и прощай, Саша, Сашуточка! Живи!.. Приди на могилку когда мою поклониться, родные ведь мы!

И долго, долго махала ему вслед…

Сергеев задумался: перед ним, едва умещаясь на странице альбома, блестел глянцем снимок красавца корабля.

Накануне ухода «Памяти Азова» из Кронштадта Сергеев был вахтенным начальником. С моря дул сильный ветер, на рейде качало. Стоявший над морем туман то рассеивался, то густел и оседал на лице, на руках, на одежде мелкими капельками воды. Деревянная палуба мостика, по которому взад и вперед расхаживал Сергеев, была мокрой, словно после дождя.