Не было у меня других забот!
И моя хорошенькая сестрица откидывала назад головку, надув губки и встряхивая локонами, будто досадуя, как это я позволяю своё безразличие разыгрывать.
Наконец задребезжал дверной звонок внизу. Я узнал дядюшкины шаги. Чёткие, размеренные — трудно не узнать!
Чуть погодя заглянул лакей: его благородие готовы побеседовать со мной, если желаю.
Унимая дрожь во всём теле, я взял шляпу и пожелал дамам спокойной ночи.
— А вы разве не придёте дослушать каватину? — спросила Мелани.
— Не могу, — сказал я и вышел.
Дядюшкин кабинет находился в другом конце коридора. Лакей с лампой довёл меня до дверей, оставив её там на шкафу, чтобы светлее было возвращаться.
— Ну, с чем пожаловал, дружок? — поинтересовался советник тем бодрым, преувеличенно дружелюбным тоном, каким детям дают понять, что они ещё не доросли до серьёзного обращения.
— Лоранд уехал, дорогой дядюшка, — ответил я с трудом, будто могильная плита навалилась мне на грудь.
— А, ты уже знаешь? — сказал он, надевая шёлковый шлафрок с цветочками.
— И вы тоже? — спросил я в ошеломлении.
— Что Лоранд скрылся? — переспросил дядюшка, невозмутимо завязывая шёлковые шнуры на шлафроке. — Я даже больше знаю: вместе с ним скрылась и моя жена со всеми своими бриллиантами. И несколько тысяч форинтов, что были в доме, тоже исчезли вместе с твоим братцем, помахали ручкой.
Как я выбрался на улицу после этих слов, открыли ли мне двери, проводили или вытолкали, не помню. Очнулся я только от громких восклицаний Мартона, схватившего меня за руку:
— Ну-ну, герр вице-губернатор! Что же это вы идёте, даже не взглянете? А я сижу тут, в корчме, дожидаюсь, подумал уж, и вас загребли. Ну, что случилось? Да вы на ногах не стоите!
— Ох, Мартон, плохо, — пробормотал я.
— Да что такое?
— Ох, никому не скажу.
— Никому? Как это никому! Можете не говорить герру Бротфрессеру [103] Хлебожору (нем.).
(так назвал он «профессора» Шмука), можете не говорить герру полицмейстеру, но Мартону, старому Мартону! Проболтался когда-нибудь старый Мартон? А он ведь немало слышал такого, о чём стоило бы порассказать; но разве сплетничал он когда? Ябедничал про вас, про подмастерьев или про кого другого? А вдруг да смогу чем-нибудь пособить?
И столько сердечности было в его упрёках… а мне, а я, утопающий, любой соломинке был рад.
— Ну, что вам старикан-то, коллега мой, сказал? «Коллегой» я потому его зову, что у меня волосы будто парик, а у него парик как волосы.
— Сказал, что больше моего знает, — уцепился я за его руку. — что Лоранд не просто скрылся, но и жену его похитил.
Услышав это, Мартон закатился смехом. Схватясь за живот и согнувшись в три погибели, принялся хохотать, как одержимый. Потом повернулся задом наперёд и другой конец улицы огласил хохотом, словно весь квартал желал рассмешить.
— Славно над ним подшутил, — вымолвил он наконец, чем я был немало скандализован.
— Но кроме того, сказал, что он и деньги унёс.
Мартон выпрямился и принял очень серьёзный вид.
Это уже хуже. Это уже «malum», [104] Беда, плохо (лат.).
как сказал бы папаша Фромм. И что же вы думаете теперь делать?
— Думаю, что это неправда. И попробую отыскать Лоранда, куда бы он ни скрылся, хоть на край света.
— Ну, и если отыщете?
— Отыщу — схвачу за руку, и пусть попробует эта женщина отнять его у меня.
— Teufelskerl! [105] Отчаянный малый (нем.).
— ударил Мартон меня по спине. — Вон он что затевает! Другому какая печаль, пускай куда угодно увозит брата красотка! А он нет, он между ними хочет встать. Очень хорошо. Так, значит, на поиски? Ну и как вы думаете за них приняться?
— Не знаю.
— Нет, покажите, покажите, чему вы там, в гимназии, научились! Сумеете ли в случае нужды себе помочь. Куда пойдёте: направо, налево? Прохожих будете спрашивать: «Брата моего не видели?»
Я действительно не знал, с чего начать.
— Ну, ладно. Положитесь-ка на меня! Увидите, что и от старого подмастерья иногда бывает прок. Смотрите на меня и слушайте, как будто сам этот ваш Бротфрессер перед вами. Если они бежали вдвоём, так, значит, на лошадях, верно? Фиакр взяли. У мадамы постоянный извозчик есть, номер семь. Я его хорошо знаю. Значит, вперёд всего Моцли этого разыщем, фиакр номер семь. Он в Цукерманделе [106] Цукермандель — окраина Пожони.
живёт. Это чертовски далеко. Ну да пока доберёмся, он наверняка уже дома будет.
— Но он же их повёз?
— Вы не рассуждайте, господин студиозус! Знаю я его лошадёнку, на край света не увезёт. Самое большее, до какого-нибудь постоялого двора доехали, где крестьянские скорые [107] До появления железных дорог доставкой пассажиров из Венгрии в Вену занимались местные крестьяне, запрягавшие для быстроты повозки четвернёй.
останавливаются. Там сейчас и ждут его возвращения наши беглецы.
Читать дальше